К числу мер, направленных на пресечение стихийной миграции крестьян, можно отнести и такие, как создание в зерновых районах чрезвычайных органов — политотделов МТС, а также изменение правил отходничества, введение паспортной системы. Осуществляемые политотделами МТС мероприятия по укреплению трудовой дисциплины в колхозах делали невозможным повторение ситуации 1932 г., когда из колхозов беспрепятственно уходили десятки трудоспособных колхозников.
17 марта 1933 г. ЦИК СССР и СНК СССР приняли постановление, изменившее существовавшие в соответствии с постановлением ЦИК и СНК от 30 июня 1931 г. правила отходничества колхозников из колхозов182. Если в 1932 г., в самый пик продовольственных трудностей, тысячи колхозников могли уйти из колхоза на заработки, а затем, к началу уборочной, вернуться обратно, то новое постановление о правилах отходничества лишало такой возможности большинство из них. Теперь, чтобы уйти в отход, колхозник должен был зарегистрировать в правлении колхоза договор с тем хозяйственным органом, который нуждался в его услугах. На практике эта процедура, предусматривающая предварительную договоренность с предприятием, совхозом, была крайне затруднена. В то же время в случае самовольного ухода колхозника из колхоза на заработки он и его семья исключались из колхоза и лишались, таким образом, права на получение государственной помощи (продовольственной ссуды), а также и тех средств, которые были заработаны ими в колхозе или переданы ему в неделимые фонды (рабочий и продуктивный скот, сельскохозяйственные орудия).
Когда в конце 1932 г. участились случаи голодной смерти, правительство издало закон о паспортах с тем, чтобы воспрепятствовать массовому оттоку населения из голодающих областей в города, продовольственное снабжение которых также оставляло желать много лучшего. Милиция теперь получила право высылать из городов крестьян, у которых не было договоров о найме с промышленными предприятиями, а также препятствовать самовольному уходу из деревни183. Начавшаяся в 1933 г. паспортизация городского населения существенно затрудняла трудоустройство самовольно покидавших колхозы колхозников. Следует учесть, что в 1933 г. в городах продовольственное положение еще больше ухудшилось184. Например, рабочие промышленных предприятий получали продовольственные пайки, составлявшие суточную норму от 400 до 800 граммов печеного хлеба на человека и от 200 до 400 граммов на каждого члена семьи185. В 1933 г. в поволжских и юж
223
ноуральских городах имели место факты смертей от недоедания отдельных рабочих и членов их семей186.
Введение в СССР в 1932 г. паспортной системы, казалось бы, было необходимым мероприятием с точки зрения предотвращения эпидемий среди стихийно перемещающихся крестьян. При такой ситуации на Северном Кавказе, например, наибольшее распространение в голодающих селениях получила малярия, в меньшей степени — брюшной тиф187. Примерно так же обстояло дело и в Поволжье188. По данным специалистов, на 23 января 1933 г. в «чернодосочной» станице Новодеревенской было зарегистрировано 50 случаев заболевания брюшным тифом. Эпидемия малярии началась там в августе 1933 г., когда эта болезнь поразила большинство донских и кубанских станиц189. Масштабы эпидемий, распространившихся в стране в 1933 г. из-за голода, вынудили сталинское руководство рассмотреть эту проблему на уровне Политбюро ЦК ВКП(б)190.
Как уже отмечалось, не только Украина, но и Северо-Кавказский край был закрыт для всех крестьян и казаков, и не только чернодосочных районов, подписанной Сталиным и Молотовым 22 января 1933 г. директивой СНК и ЦК. Основная мотивация данной директивы с точки зрения сложившейся мировой практики борьбы с эпидемиями должна была бы сводиться к решению именно этой проблемы — остановить распространение эпидемии голодающими сельскими жителями. Но для сталинского режима цель этой акции было иной — не допустить ведения «через крестьян» организованной «врагами Советской власти, эсерами и агентами Польши» агитации «против колхозов и вообще против Советской власти»191. В директиве с сожалением отмечалось, что в 1932 г. местные власти «прозевали эту контрреволюционную затею»192. О том, что в первую очередь забота о сохранении собственного реноме, а не мысли об оказании помощи голодающим советским гражданам волновала Сталина и его окружение, свидетельствует уже указанное (от 18 июня 1932 г.) письмо вождя Молотову и Кагановичу. «Несколько десятков тысяч украинских колхозников все еще разъезжают по всей Европейской части СССР и разлагают нам колхозы своими жалобами и нытьем», — указывал в письме Сталин193.
Чтобы понять позицию Сталина и его сподвижников в оценке рассматриваемого явления, необходимо вновь вспомнить о сущностных характеристиках большевизма. Прежде всего большевики гордились своей способностью решительно преодолевать все
224
преграды, с презрением относиться ко всем трудностям и «нытикам», пасующим перед этими трудностями. Так, например, Каганович использовал, может быть, даже более образное высказывание, чем Сталин, обращаясь к данной теме. В письме Сталину от 23 июня 1932 г. он писал: «У нас есть околоправоуклонистские и околотроцкистские элементы, болотные лягушки, квакающие по поводу малейших затруднений»194. Более конкретно он выразился в другом письме к вождю, датированном 5 ноября 1932 г., в котором дал презрительные оценки донским и особенно кубанским коммунистам: «Люди выступают, с одной стороны, как нищие, просящие Христа ради». И эти оценки давались не только кулуарно, но публично. В частности, в первой речи в Ростове перед активом 2 ноября 1932 г. Каганович бросил в лицо собравшимся членам партии унизительные для них слова: «нытики», «хлюпики»195.
Хотя Каганович никогда прямо не упоминал о голоде в своих мемуарах, создается впечатление, что он все же полемизировал в них с кубанскими казаками по поводу тех давних событий. Он вновь заострял внимание на главном — возникшие трудности были преодолены благодаря железной воле партии, не спасовавшей перед ними, не пошедшей на поводу у «нытиков». Такими большевики стали благодаря суровой жизненной школе, которую прошел и сам Каганович. «Нет худа без добра», — писал он в мемуарах, оценивая тяжелые условия первых лет своей трудовой жизни, которые стали для него бесценным революционным уроком196.
Сталинисты, включая Кагановича, вопреки фактам убеждены, что крестьяне не могли не быть благодарны партии за то, что она направила «сотни миллионов на организацию МТС для обслуживания колхозов»197. Повторяя набившие оскомину фразы о воровстве крестьянами зерна, их лени и саботаже, Каганович заостряет внимание на главном, по его мнению, факте — появлении множества тракторов и машин на колхозных пашнях198. При этом он, как и другие сталинские сподвижники, не хотел понять ту колоссальную разницу, которая существовала между крестьянином-собственником и сельскохозяйственным рабочим, в кого превратился последний в результате «механизации» и коллективизации. Сталинисты были уверены, что колхозники должны быть взволнованны и благодарны им за трактора, так же, как они радуются новым фабрикам, военной технике, метро, железным дорогам и т. д. Они должны благодарить их и за предоставленную их детям возможность получить образование. То есть с позиций организаторов коллективизации, всё, что они делали в деревне, должно
225
было быть поддержано трудовым крестьянством, а все свалившиеся на него беды — есть результат политической несознательности крестьян, отсутствия в них «большевистской» закалки, вредительской деятельности «пятой колонны».
И вот вместо благодарности сталинское руководство получает многочисленные сообщения о том, что украинские крестьяне не хотят добросовестно работать на колхозных полях, а бродяжничают по стране, вымаливают милостыню у рабочих на городских улицах, рассказывают разные антисоветские и антиколхозные небылицы199. Реакцией на это и становится вышеупомянутая директива от 22 января 1933 г.
Еще одной причиной, по которой сталинский режим делал все для того, чтобы запереть голодающих крестьян в их селениях, возможно, был его страх потерять авторитет в глазах сторонников политики партии за пределами пораженных голодом районов, а также сохранить «революционную репутацию» за рубежом200. Например, одной из причин сталинского решения о снижении плана хлебозаготовок летом 1932 г. в ряде районов Украины, находящихся на пороге голода, стала их близость к польской границе201.
Конечно, такая позиция не могла вызвать благодарности крестьян. Сам факт страшного голодомора не вписывался в созданный сталинской пропагандой миф об успехах коллективизации. Вот лишь несколько примеров, подтверждающих сказанное. Направленный ВЦИК в Вешенский район Северо-Кавказского края инструктор в апреле 1933 г. в отчетном докладе сообщал о переживаемом им потрясении от фактов ежедневной смерти от голода в одной из деревень пяти-семи крестьян. Обращаясь во ВЦИК с просьбой об оказании экстренной помощи Вешенскому району, он наивно заявляет: «Мне думается, нет такого положения в Республике, чтобы люди умирали с голоду и мы не могли им помочь»202. Один из проезжавших кубанские станицы рабочих в июне 1933 г. сообщил в Центр: «Люди дохнут и валяются по дорогам»203. Да и сами рабочие были не в восторге от такой власти, которая допускает подобные факты. Например, шахтинские рабочие, проживавшие в зоне голода, в апреле 1933 г. говорили: «Когда уже эта власть провалится, как она всем надоела, люди умирают с голоду, а дальше еще хуже будет, если рабочие не свергнут эту власть»204.
Еще одна и может быть, самая главная причина того, что казаки и крестьяне оказались заперты в своих селениях в 1933 г., заключалась в том, что таким образом им был преподнесен урок: чтобы не голодать и не умирать от голода в будущем году, они должны
226
будут добросовестно работать в колхозе. Колхозники и специалисты должны понять, что все их проблемы им нужно решать на месте, в их деревне. В подтверждение этого аргумента в селения были возвращены бежавшие от голода односельчане, взрослые и дети205. И впредь будет так же со всеми, кто попытается бросить колхоз в трудное для него время.
Таким образом, причины государственной политики запрета свободного передвижения крестьянства в период голода 1932-1933 гг. в СССР были переплетены. Но все они были направлены на решение главной задачи сталинской коллективизации — установление полного контроля государства над аграрным сектором экономики, зерновыми запасами и крестьянским населением. О том, чем это обернулось для обычного крестьянина, очень точно высказался уже упоминавшийся выше приглашенный в СССР немецкий специалист в области сельского хозяйства Отто Шиллер: «Голодающий крестьянин практически стал заключенным в своей деревне, так как у него не было лошади, чтобы уехать, и сил, чтобы отлучиться на длительное расстояние». Так писал он в мае 1933 г.206
Обращаясь к этому сюжету, нельзя не отметить еще один характерный штрих. В предшествующий период в голодный год крестьяне, распродав ценные вещи, в самый пик голода отправлялись в хлебородные районы зарабатывать хлеб, нанимаясь рабочими и батраками207. В 1921 г., например, они объединялись в группы для совместной покупки хлеба в менее пораженных бедствием соседних районах208. В 1933 г. даже тем колхозникам, которым было разрешено властью купить коммерческий хлеб, продаваемый только в городах, имели право провезти домой всего один килограмм на человека209. При этом от крестьянина, задержанного милицией в городе, требовали справку сельсовета, разрешающую поездку в город, железнодорожный билет, свидетельствующий, что он проживает в ближайших окрестностях данного района. Сообщения ОГПУ содержат немало примеров ежедневных конфискаций хлеба у задержанных в городах, на железнодорожных станциях крестьян, нарушавших установленные нормы провоза, являвшихся, по мнению ОГПУ, «бездельниками», «бродягами» и т. д.210 Колхозники с горькой иронией говорили на этот счет: «Рабочие и сильно нуждающиеся в хлебе могут покупать еще, а мы, колхозники, производители данного хлеба, примерно с октября 1932 года настоящего хлеба не видали — едим разный суррогат. Кроме того, у нас поедаются суслики»211.
227
Таким образом, в 1933 г. принятые Советским государством меры фактически прикрепляли крестьян к колхозам, обрекая их на голод и голодную смерть. Данное обстоятельство в немалой степени обусловило высокую смертность сельского населения в районах, находившихся в эпицентре голода.
Подводя итог анализу о способах выживания голодающего сельского населения Поволжья и Северного Кавказа в 1933 г., можно сделать следующий вывод. Разрушение коллективизацией и политикой сталинского режима традиционной системы выживания земледельцев в условиях голода привело к значительному росту голодной смертности в пораженных голодом районах. Конечно, вряд ли можно утверждать, что Советское правительство осознанно шло к этому результату. Грандиозные перемены в экономике страны, по замыслу сталинского руководства, были направлены как раз на устранение причин голода — создание высокопродуктивного сельского хозяйства, которое навсегда покончит с бедностью, нищенством и т. д. При этом подавляющее большинство полученных в ходе государственных заготовок в деревне средств было направлено на финансирование индустриализации и модернизацию армии. Однако в этих грандиозных планах крестьянству, даже и колхозному, все же отводилась вторая роль. Например, один из самых близких соратников Сталина Молотов, полностью разделявший его политические взгляды, говоря о коммунизме как конечной цели социалистического строительства, не признавал равных условий при этом «самом справедливом строе» для города и деревни212. С точки зрения большевиков, жертвы, принесенные на алтарь революции, были оправданны, так как результатом стало построение социализма. Они были обусловлены сопротивлением врагов социализма. Без этого сопротивления не было бы и голода 1932-1933 гг. Поэтому раскулачивание осуществлялось для того, чтобы обезопасить социализм и защитить беднейших крестьян от эксплуатации кулака. Но, к сожалению, данные «благие цели», как показал опыт XX в., обернулись тяжелыми бедствиями для простых тружеников, и не только в советской деревне. Созданная ценой огромных жертв советская система рухнула, вызвав цепную реакцию во всем мире, ввергнув миллионы крестьян в новые страдания. Примерно около трех миллионов смертей в Северной Корее на почве недоедания в конце 1990-х гг. стали результатом разрыва экономических связей в результате крушения социализма в СССР и европейских странах213.
228
Осуществленные Советским правительством меры в отношении голодающей деревни в период с декабря 1932 до августа 1933 г. были направлены прежде всего на «наведение порядка» в пораженных голодом районах Поволжья и Северного Кавказа. Прекращение разгула преступности было более важной задачей, чем предотвращение голодных смертей. Продолжение хаоса угрожало самим устоям сталинского режима.
Особенно это касалось казачьих районов, рассматривающихся коммунистами в качестве ненадежных сторонников Советской власти. В доказательство этого можно привести много фактов, но ограничимся лишь одним. В январе 1928 г. небольшая группа казаков, собравшаяся в станице Вешенской, провозгласила тост за бывшего императора Николая II. При этом один из казаков с уверенностью предсказывал, что Советское правительство не удержит надолго власть в своих руках214. В этой ситуации, начиная коллективизацию, сталинское руководство готово было любой ценой заставить казаков подчиниться его воле, пусть и посредством организации голода215.
В 1933 г. в деревне имелись сторонники колхозного строя, в казачьих районах это были «иногородние». Они надеялись, что Советская власть не оставит их в беде, но им пришлось нелегко. Особенно когда они, по словам одного из очевидцев голода, украинского крестьянина Мирона Долота, превратились в «заключенных в своей собственной деревне».
Горькая ирония состоит в том, что в 1920-е гг. земледельцы Северо-Кавказского края выражали недовольство мягкостью советских законов в отношении «растратчиков» и воров (особенно лошадей). Они возмущались, когда преступников освобождали досрочно216. По их мнению, конокрадов следовало расстреливать, «иначе спасения от них не будет», как заявил, например, в декабре 1925 г. на районной беспартийной крестьянской конференции Ре-монтинского района Северо-Кавказского края житель с. Валуевка Полубинский217. Донские хлеборобы открыто в присутствии коммунистов призывали власть решительнее бороться с конокрадством и нередко заявляли, что «если власти не примут меры к искоренению слабости к ворам, то придется перейти на старую самосудную меру с ворами»218. И вот спустя несколько лет они увидели, как государство «выполнило» их просьбу об ужесточении наказаний за воровство! Ужесточение коснулось большинства из них и в меньшей степени криминальных элементов. В частности, земледельцы посчитали чрезмерно суровым наказание в 10 лет тюрем
229
ного заключения за воровство одного килограмма зерна, особенно для «воров», «голодных и опухших», в то время как спекулянты, представлявшие большую опасность, отделывались всего лишь пятью годами219. Все эти факты, так же как и позиция государства по отношению к голодающей деревне в 1933 г., подрывали веру крестьян-колхозников в социализм как самый справедливый и гуманный строй.
§ 3. Голод во внутридеревенской среде
А какова была ситуация во внутридеревенской среде в период голода? Степень остроты голода была разной не только в отдельных районах, но и в каждой голодающей деревне. Легче было тем семьям, в которых сохранилась корова, которые до вступления в колхоз нажили больше имущества и поэтому могли обменивать его на продукты питания. Выживали те сельчане, которые работали в совхозах и МТС, где был положен продовольственный паек, а также немногодетные семьи.
В наиболее тяжелом положении в 1933 г. оказались единоличники. Объяснялось это тем, что в ходе хлебозаготовительной кампании единоличные хозяйства облагались повышенными заданиями, причем вне зависимости от наличия или отсутствия в хозяйстве посевов зерновых культур. Чтобы выполнить задания, многим единоличникам нередко приходилось продавать скот и личное имущество. В противном случае в счет погашения задолженностей по хлебосдаче и другим налогам у них конфисковывали скот, продукты питания и даже личные вещи. Подобных случаев было немало. Например, семья М. А. Тверского (жителя с. Монастырское Калининского района Саратовской области), не вступившая в колхоз, погибла в 1933 г. от голода вследствие того, что за невыполнение заданий по сдаче государству хлеба, мяса и молока у нее была конфискована корова. По свидетельству М. И. Аксенова (жителя р.п. Кондоль Пензенской области), занимавшего в начале 1930-х гг. должность председателя колхоза «Свободный труд» Марьевского сельсовета Кондольского района Средне-Волжского края, в 1932 г. самовольно вышедшим из колхоза крестьянам было отказано в возвращении бывших в их собственности участков земли и рабочего скота, объявленных «неделимым фондом колхоза». В результате им не удалось засеять поля и получить хоть какой-то урожай зерновых. По этой причине в 1933 г. они оказались в тяжелейшем положении и умирали от голода.
230
Особенно трагичной была судьба тех семейств единоличников, главы и трудоспособные члены которых выехали на заработки в отдаленные местности и районы страны, потеряв на некоторое время связь с родными местами. Оставшиеся без кормильцев женщины, дети и старики сильно голодали и умирали от голода. Ситуация усугублялась тем обстоятельством, что семьям единоличников не полагалась государственная продовольственная ссуда.
Тяжелым в голодающих селениях Поволжья, Южного Урала и Северного Кавказа было положение детей и стариков, причем как в семьях колхозников, так и единоличников. Особенно высока была смертность от истощения среди малолетних детей. Высокая смертность детей младенческого возраста всегда связывалась с наступлением голода в деревне, так как у кормящих матерей вследствие недостатка продуктов питания было мало шансов спасти от голода и болезней, связанных с недоеданием, еще физически неокрепших, только что родившихся малышей. Данный факт в полной мере получил отражение в отчетной документации загсов за 1932-1933 гг. Так, например, в 1933 г. в сельских районах Нижне-Волжского края смертность младенцев до одного года, по сравнению с 1932 г., увеличилась в 1,6 раза (с 111,6 тыс. чел. в 1932 г. до 183,2 тыс. чел. в 1933 г.)220.
В голодающих районах дети повсеместно ходили собирать милостыню. В многодетных семьях наблюдались случаи, когда родители были вынуждены специально не кормить часть детей, чтобы спасти жизни остальных. Их запирали в чуланы, погреба, амбары. Около мельниц и элеваторов, где рабочие употребляли в пищу зерно, голодные дети собирали человеческий кал, извлекали из него зерна и употребляли их в пищу. В большинстве колхозов во время голода, особенно в период полевых работ, работали ясли и детские сады, в которых как-то пытались подкармливать детей и спасать их от голодной смерти. Но из-за нехватки продуктов и там дети часто умирали от истощения. Например, как уже указывалось, в с. Калмантай Вольского района Нижне-Волжского края в 1933 г. умерло от голода двое детей. Колхоз мог выделять детскому саду по 100 — 200 г муки «на затирку» в сутки на 40 детей. Поэтому дети побирались по деревне, ходили воровать колоски ржи и картошку на колхозных полях. В с. Лебежайка Хвалынского района Нижней Волги на содержание 150 детей колхозников правление колхоза ежедневно могло выделять по 150 г кукурузной муки и 150 г молока. Из них с примесью различных трав детям варили «затир
231
ку». От подобной еды они опухали и умирали от истощения. В другом детском саду — Еловатовского колхоза «Завет Ильича» Самойловского района того же края истощенных умирающих детей «перед смертью» передавали «родителям»221. Документы содержат и другие многочисленные сведения о фактах детской голодной смертности в селениях Поволжья, Южного Урала и Северного Кавказа222.
В эпицентре трагедии именно дети становились первоочередным объектом людоедства, и обычно со стороны потерявших рассудок родителей и близких223.
Весной и летом 1933 г. улицы городов региона оказались заполнены беспризорными крестьянскими детьми от трех до четырнадцати лет, чьи родители умерли от голода или ушли на поиски средств существования. Оставшись без родителей и близких родственников, дети нередко скапливались на железнодорожных станциях, стремясь попасть на поезда, следующие в Москву и центральные районы России. Имели место случаи, когда отчаявшиеся спасти своих детей матери приносили их в районный или краевой центр и оставляли на пороге детских домов, на вокзалах, базарах. По этому поводу в политдонесении начальника политотдела Ново-Николаевской МТС Орского района Средне-Волжского края указывалось: «Кулаки применяют новый маневр, бросают маленьких детей на произвол, а сами сбегают»224.
В действительности никаких кулаков не было. Были обезумевшие от горя матери, пытавшиеся спасти своих детей. И иногда это им удавалось ценой собственной жизни. Об одном из таких случаев рассказала жительница совхоза им. Кирова Каменского района Пензенской области 3. Д. Рындина. В 1933 г. в семье ее отца, директора совхоза Д. В. Тарасова было пятеро детей. Если в совхозе люди еще как-то перебивались мякиной, то в окрестных колхозах и этого не было. Поэтому в совхоз шли голодающие из ближайших сел. Чаще всего дети. Кто мог, тот приютил сирот. В том числе в многодетной семье директора к своим пяти ртам в 1933 г. прибавилось еще пять чужих. Младшего трехлетнего мальчика конюх нашел в лошадиных яслях, уткнутого ртом в горку мякины, и принес в директорский дом. А потом неподалеку от конюшни в овраге нашли мертвую мать. Только и хватило сил донести умирающего сынишку людям. Может, хоть его спасут. Его спасли. Через несколько десятков лет он станет директором Оренбургского шинного завода225.
В 1933 г. все детские дома и детприемники в городах и районных центрах Северо-Кавказкого края, Нижней и Средней Волги
232
были переполнены крестьянскими детьми. Краевое руководство постоянно обращалось в центральные органы с просьбами о выделении краям дополнительных фондов для обеспечения продуктами и одеждой детских домов. Весной 1933 г. в городах с помощью милиции проводились операции по изъятию с улиц беспризорных детей, большинство из которых болели тифом и другими болезнями, связанными с истощением организма.
Местные партийные и советские органы пытались как-то регулировать процесс роста детской беспризорности на почве голода с целью снижения его остроты. Для этого принимались специальные решения, направленные на «борьбу с детской беспризорностью», суть которых сводилась к одному главному требованию — не допускать поступления детей в райцентры и города, решать проблему на местах. Об этом, например, было прямо заявлено в июльской директиве секретаря Саракташского РК ВКП(б) Средне-Волжского края Попова начальникам политотделов МТС. В ней предписывалось не допускать «случаев посылки и подбрасывания детей в районо и детские дома», поскольку к тому времени все детские дома оказались переполненными. В связи с этим политотделам МТС предписывалось развернуть активную работу в колхозах «по организации детяслей и детплощадок» и необходимой материальной базы для них за счет колхозных фондов226. 15 мая 1933 г. на заседании Балашовского райисполкома Нижне-Волжского края было предписано председателям сельских Советов и директорам совхозов в декадный срок произвести «учет безнадзорных и беспризорных детей от 4 до 15 лет» и отдать их «по договорам на патронаж колхозникам, рабочим и служащим совхозов и МТС, взяв на себя ответственность обеспечить их продуктами питания из фондов совхозов и колхозов, не допуская случаев присылки детей в районо для направления в детдома»227.
Свою лепту в спасение голодающих детей вносили сельские учителя. В 1933 г. в голодающих селениях по их инициативе и при их непосредственном участии группы школьников ходили по дворам и собирали оставшихся без родителей малолетних детей. Известный советский писатель М. Н. Алексеев, лично переживший «голодомор 1933 года» в саратовской деревне, вспоминал по этому поводу: «Приносили на руках по несколько ребятишек, подобранных в заброшенных домах, в одичавших дворах и огородах, некоторых отыскивали в густых зарослях лебеды, крапивы и горьких лопухов — находили их там по слабому писку»228.
233
В общей массе умерших от голода большинство составляли мужчины (например, в Нижне-Волжском крае — 58,1 %, в Средне-Волжском крае — 54 %)229. Преобладание в половозрастной структуре умерших в 1933 г. в сельской местности мужчин подтверждало общее правило всех голодовок — мужская часть деревенского населения несла большие потери, чем женская. Происходило это потому, что на мужчин падала основная тяжесть заботы о спасении голодающей семьи. Именно мужчины в первую очередь во время голода выходили в колхоз на полевые работы и за мизерную пайку хлеба работали из последних сил. От заработанных горсти зерна, куска суррогатного хлеба обычно им доставалась меньшая часть, так как остальное они отдавали своей семье. Женщины же, как вспоминали очевидцы голода, больше находились дома — «у печки», и тем самым имели больше шансов выжить, чем их истощенные голодом мужья и братья, работавшие в поле.
В числе первых жертв голода, вместе с малолетними детьми, оказывались старики. Причем нередко они осознанно сокращали положенный им и без того скудный рацион питания, чтобы поддержать остальных членов семьи. Они старались меньше выходить к столу, иногда просто прекращали есть, уходили из дому и умирали. Именно так закончил свою жизнь в 1933 г. родной дед писателя М. Н. Алексеева в селе Монастырском Баландинского района Нижне-Волжского края230.
Документы архивов загсов прямо связывают рост смертности пожилых людей с голодом и болезнями на его почве. В многочисленных актах о смерти имеются записи, согласно которым в 1933 г. причинами смерти тысяч крестьян пожилого возраста стали: «старость и голод», «старость от недоедания», «старость и истощение» и т. п. Эти диагнозы не встречались в актовых книгах о смерти за предшествующие годы. Их наличие в актах о смерти за 1933 г. — свидетельство той тяжкой участи, которая выпала на долю стариков во время наступившего голода. Старики и младенцы первыми умирали от истощения среди всех возрастных групп...
В лучшем положении во время голода находились семьи председателей колхозов, сельских Советов, местных активистов. На это указывают как очевидцы голода, так и другие источники. В частности, 226 проинтервьюированных жителей поволжских и южноуральских деревень заявили, что председатели колхозов, сельсоветов и их семьи не голодали так, как остальные колхозники, потому что у них «свой распределитель был». В то же время отмечены и факты, свидетельствующие о тя
234
желейшем положении во время голода и семейств сельского руководства. Например, А. Г. Семикин (записано в р.п. Турки Саратовской области), работавший в 1933 г. учителем сельской школы, вспоминал, что председатель Чернавского колхоза вместе с простыми колхозниками ходил на скотомогильник и для пропитания своей семьи выкапывал трупы павших лошадей и коров.
Многочисленные источники свидетельствуют, что материальное положение сельского актива было лучше, нежели у рядовых колхозников. Так, председатель сельсовета ежемесячно получал заработную плату в размере 250 рублей и 16 килограммов муки на себя и по 8 килограммов на каждого члена семьи. Секретарю сельской партячейки райком партии ежемесячно выплачивал 50 рублей. Конечно, эти выплаты и пайки были минимальными с точки зрения обычных потребностей человека в нормальное время. Но все же этого было достаточно, чтобы выжить и не умереть от голода. В частности, весной 1933 г. в Нижне-Волжском и Средне-Волжском краях на 250 рублей (зарплату председателя колхоза) по базарным ценам можно было купить 2 пуда ржаной муки (1 кг стоил 8 руб. 14 коп.), либо 7 ведер картошки (1 кг стоил 4 руб. 70 коп.), либо 76 литров молока (1 литр стоил 3 руб. 30 коп.), либо 214 яиц (1 десяток стоил 11 руб. 67 коп.). Даже на 50 рублей секретарь сельской партячейки мог купить на рынке 2 ведра картофеля231.
Социологическое обследование 102 сельских населенных пунктов Поволжья и Южного Урала, а также изучение других источников не выявило фактов гибели от голода председателей колхозов, сельских Советов, членов Коммунистической партии. В то же время установлены случаи использования представителями местной власти должностного статуса в целях улучшения своего продовольственного положения в условиях голода. Например, обычным явлением было стремление местного руководства в ходе хлебозаготовок и кампании по засыпке семенного фонда создавать специальные продовольственные фонды для снабжения районного партийно-хозяйственного актива. Для этого колхозам увеличивались и без того непосильные планы хлебозаготовок. Так, по сообщению начальника политотдела Тамалинской МТС Нижне-Волжского края Денисова, весной 1933 г. коровы, отобранные у колхозников и единоличников Тамалинского колхоза за «незасыпку семян», были использованы «для самоснабжения партактива». Кроме того, из этого колхоза «для самоснабжения» районными работниками было вывезено 200 ц хлеба. При этом в политдо-несении Денисова от 4 июня 1933 г. в политуправление Наркомзема
235
СССР указывалось, что в Тамалинском районе в период с января по 25 мая текущего года погибло от голода 725 чел.232
Работники районных партийных, советских и хозяйственных органов, под чьим непосредственным руководством была проведена хлебозаготовительная кампания 1932 г., находились на специальном государственном обеспечении. В 1933 г. председатели райисполкомов, завотделами РИК, уполномоченные РИК и крайкомов, как правило, получали следующие ежемесячные продовольственные пайки: 18 кг муки и по 8 кг на иждивенцев, 1,5 кг крупы и по 1 кг на иждивенцев, 800 г сахара и по 400 г на иждивенцев, 1,2 кг растительного масла233. Названные категории номенклатуры получали ежемесячную заработную плату в пределах 250-500 рублей. Уполномоченные риков и райисполкомов, выезжавшие с поручениями в сельскую местность, обеспечивались разовыми дополнительными продовольственными пайками и денежным вознаграждением. Кроме того, их должны были кормить за свой счет колхозы и совхозы, в которые они командировались для проведения различных хозяйственных кампаний234.
Крайкомы партии возложили персональную ответственность на местные органы ОГПУ за «бесперебойное снабжение работников политотделов и их семей», которые по продовольственному обеспечению приравнивались к контингенту районного партийного актива235.
Продовольственные пайки районной номенклатуры заметно превосходили пайки сельских врачей, учителей, милиционеров, персональных пенсионеров, членов семей красноармейцев, которым по закону полагались льготы. Так, в 1933 г. врачу сельской больницы ежемесячно выдавалось 8 кг муки, учителю, рядовому милиционеру, бывшему «красному партизану» — 8,5 кг, члену семьи красноармейца — 5,4 кг.236
В самый пик голода, когда в районных больницах и тюрьмах из-за нехватки продовольствия наблюдались случаи заболеваний тифом, больные и заключенные нередко умирали от истощения, в Сталинграде, Саратове и Астрахани действовали закрытые медицинские диспансеры для краевого партактива, в которых на одного лечащегося активиста в соответствии с меню предусматривались следующие нормы продуктов: хлеб белый — 400 г, хлеб черный — 200 г, мясо говяжье — 400 г, дичь разная — 400 г, рыба красная — 500 г, масло сливочное — 50 г, масло животное — 50 г, масло растительное — 50 г, яйца — 3 шт., молоко — 1,5 л, мука пшеничная — 250 г, крупа манная — 50 г, крупа гречневая — 50 г, крупа
236
перловая — 75 г, рис — 50 г, сахар-рафинад — 50 г, сахар-песок — 50 г, сыр голландский — 80 г, икра зернистая — 40 г, колбаса — 50 г, творог — 150 г, сметана — 40 г, макароны — 50 г, чай — 8 г, кофе — 5 г, мука картофельная — 30 г, картофель — 400 г, морковь — 50 г, свекла — 100 г, капуста — 400 г, фрукты сухие — 40 г237.
Таким образом, приведенные факты свидетельствуют о существовании «иерархии потребления» в советской системе и даже в колхозной деревне, которая строилась исходя из принципа полезности гражданина государству. Выживали — сильные, погибали — слабые, не нужные в данный момент стране, а это малолетние дети, старики, одинокие и т. д. В то же время сельская советская элита находилась в лучшем положении, не говоря уже о районной и краевой. Надо признать, что положение, особенно деревенского актива, ненамного отличалось от положения остальных крестьян. Но оно было достаточным, чтобы не умереть от голода и выжить. Случай с директором совхоза, спасшим пятерых беспризорных детей, весьма показателен в этом плане. В ходе проведенного социологического обследования поволжских и южноуральских деревень не было установлено ни одного факта смерти от голода коммуниста, председателя колхоза или сельского Совета. Вернее, был засвидетельствован один, в Лопатинском районе Пензенской области (в 1933 г. входил в состав Нижне-Волжского края). Старожилы рассказали о смерти председателя колхоза. Но умер он не от голода, а от перепоя после одного из заседаний в районе. Его, мертвецки пьяного, заботливо накрыл тулупом кучер, и он, бедолага, задохнулся... Это не значит, что сельские активисты не страдали от голода. Им тоже было нелегко. При этом не следует забывать, что десятки тысяч коммунистов, особенно в Северо-Кавказском крае, были репрессированы в 1932 г. за противодействие хлебозаготовкам. И в 1933 г. было немало таких директоров и председателей, которые, как Дмитрий Васильевич Тарасов, прибавляли к своим ртам дополнительные...
§ 4. Голод 1932-1933 годов в России и на Украине: сравнительный анализ
Как уже отмечалось выше, очевиден тот факт, что тема голода 1932-1933 гг. выходит за рамки научной дискуссии, поскольку значительно политизирована. В этой связи следует напомнить слова известного исследователя голода Майка Дэвиса относительно непонятной забывчивости западной общественности голодных трагедий в Индии и странах «третьего мира», по крайней мере не
237
уступавших по числу жертв сталинскому голодомору на Украине. «Дети голода 1876 и 1890 исчезли из мирового курса истории», — констатировал Дэвис238.
Еще один известный факт: представители ирландских националистов, выступающие с обвинением в адрес Англии по поводу якобы организованного ею картофельного голода в Ирландии с целью окончательно сломить движение ирландского народа за независимость, не поддержаны серьезными экспертами, имеющими доступ к соответствующим архивным материалам239.
И третий факт — проблема сталинского голодомора на Украине приобрела особый подтекст в связи с распадом СССР. До этого времени Запад не замечал данной трагедии на Украине ни в 1930-е, ни в последующие годы.
Главный вопрос дискуссии — это вопрос о специфике ситуации на Украине и в других регионах СССР в начале 1930-х гг. В какой степени сталинская политика коллективизации, хлебозаготовок в целом имела региональные особенности с точки зрения конкретных мер и последствий?
В историографии установлен тот факт, что произошло распространение голодного бедствия в 1932-1933 гг. за пределы Украины, на Дон, Кубань, в Поволжье, ЦЧО, Южный Урал, Западную Сибирь. Совершенно исключительными по драматизму и последствиям стали события в Казахстане.
Как уже отмечалось, на собственном опыте автор данной монографии убедился, что трагедия 1932-1933 гг. в российских регионах оставила не менее неизгладимый след в народной памяти, чем на Украине. Занимаясь, по инициативе В. П. Данилова, кандидатской диссертацией по теме голода 1932-1933 гг. в Поволжье и на Южном Урале, он обошел пять областей и в 102 селениях опросил 617 очевидцев трагедии. Их свидетельства можно ставить в один ряд с опубликованными воспоминаниями украинских крестьян в известной «Народной книге-мемориале» «Голод 33» Лидии Коваленко и Владимира Маняка240. В каждой российской деревне, попавшей в зону голода, до сих пор помнят 33-й год. Например, в районном поселке Малая Сердоба Пензенской области жителями установлен обелиск в память о жертвах 33-го года...
По глубокому убеждению автора, дискуссия на тему, какой народ больше пострадал от сталинского режима, малопродуктивна в научном отношении и опасна в нравственном и политическом.
За последние годы, как уже отмечалось, благодаря прежде всего исследованиям В. П. Данилова, Н. А. Ивницкого, И. Е. Зелени
238
на, Е.Н. Осколкова общественность получила всестороннее представление о причинах, ходе и последствиях коллективизации в СССР. Их работы и труды других историков, а также публикация огромного комплекса источников по истории коллективизации из ранее недоступных фондов российских архивов достаточно убедительно показали, что в основе трагедии 1932-1933 гг. в советской деревне, в том числе на Украине, лежала политика насильственной коллективизации и принудительных хлебозаготовок сталинского режима.
Данный вывод подтвержден на региональном уровне: в ЦЧО — П. В. Загоровским, в Уральском регионе — Ю. П. Барановым, на Дону и Кубани — Д. Пеннер, в Республике Мордовия — Т. Д. Надь-киным, в Поволжье — В. В. Кондрашиным.
Необходимо вспомнить и о зарубежных исследователях, подтвердивших выводы российских историков. Среди них — Р. Дэвис, С. Уиткрофт, М. Левин, С. Мерль, Л. Виола, Д. Пеннер, X. Окуда, Ш. Фицпатрик и др.
Выявленные факты и сделанные обобщения в ходе многолетних изысканий дают основания для следующих суждений относительно причин, масштабов и последствий голода 1932-1933 гг. в основных аграрных районах СССР, в том числе на Украине. Эти суждения основаны на разнообразном и достоверном источнико-вом материале.
Прежде всего в 1932-1933 гг. голод поразил не только Украину, а все основные зерновые районы СССР, зоны сплошной коллективизации. Внимательное изучение источников указывает на единый в своей основе механизм создания голодной ситуации в зерновых районах страны. Повсюду это насильственная коллективизация, принудительные хлебозаготовки и госпоставки других сельскохозяйственных продуктов, раскулачивание, подавление крестьянского сопротивления, разрушение традиционной системы выживания крестьян в условиях голода (ликвидация кулака, борьба с нищенством, стихийной миграцией и т. д.).
Самое главное, что шел процесс одновременного вхождения коллективизированных регионов СССР в голод. Мы еще раз подчеркиваем, одновременного вхождения.
На Украине, в Поволжье, ЦЧО, на Дону и Кубани происходили примерно одни и те же процессы. Октябрьский 1931 г. Пленум ЦК ВКП(б) о хлебозаготовках касался всех зерновых районов, а не лишь Украины. Чрезвычайные комиссии Политбюро ЦК 1932 г. по хлебозаготовкам были созданы почти одновременно не только на
239
Украине, но на Кубани и в Поволжье. «Черные доски» для районов, не выполнивших план хлебозаготовок, были введены не только на Украине, но и в Северо-Кавказском крае и Поволжье241. Конфискация всего продовольствия у крестьян за невыполнение плана хлебозаготовок происходила в 1932-1933 гг. не только на Украине, но и в российских регионах, о чем свидетельствует, например, постановление Староминского райкома ВКП(б) Северо-Кавказского края по поводу Новодеревенской станицы242. Произвол местных властей там в отношении сельских тружеников в период хлебозаготовок был не меньшим, чем на Украине, о чем можно судить хотя бы по письмам М. А. Шолохова И. В. Сталину о ситуации в Вешенском районе243. И наконец, печально известная директива Сталина-Молотова от 22 января 1933 г. о принудительном закреплении крестьян в голодающих районах, касалась не одной только Украины.
Не следует забывать, что в российских регионах было и то, чего не было на Украине. Это порки крестьян в колхозах Нижне-Волжского края в период сельскохозяйственной кампании 1931 г., а также поголовное выселение казачьих станиц на Кубани за «саботаж хлебозаготовок»244.
В то же время украинская специфика в событиях 1932-1933 гг. присутствовала, так же как присутствуют свои специфики во всех регионах, особенно в Казахстане, если говорить о последствиях трагедии245. В многонациональном Поволжье, например, спецификой голода было отсутствие его «национальной специфики». Это значит, что в зоне сплошной коллективизации одинаково голодали и русские, и татары, и мордва, и представители других народов246.
Перерыв горы документов, исследователи еще не обнаружели ни одного постановления ЦК партии и Советского правительства, приказывающих убить с помощью голода определенное число украинских или других крестьян!
Возвращаясь к украинскому фактору в событиях 1932-1933 гг., укажем на одно очень важное обстоятельство, повлиявшее на их ход и в немалой степени предопределившее их трагические последствия.
Напомним, что летом 1932 г. голод на Украине сыграл роль дестабилизирующего фактора для соседних регионов, прежде всего Северо-Кавказского края и ЦЧО. Хлынувшие туда голодные украинские крестьяне стимулировали «панические настроения» в казачьей и крестьянской среде, срывая тем самым уборочную кампанию и хлебозаготовки. Сам факт голода на Украине был шоком
240
для русских крестьян. Показательна в этом плане реакция и белорусов. Летом 1932 г. Белоруссия оказалась заполнена голодающими сельскими жителями с Украины. Изумленные белорусские рабочие писали в «Правду» и высшему руководству страны, что они не помнят, чтобы когда бы то ни было «Белоруссия кормила Украину».
Однако следует отметить принципиальное положение: голод в соседних зерновых районах России возник одновременно с украинским, и последний лишь выступил в качестве катализатора событий, но не их главной причиной.
Однако именно массовое бегство украинских крестьян из колхозов весной-летом 1932 г. в немалой степени обусловило ужесточение политики сталинского руководства в деревне в целом, во всех регионах, в том числе на Украине.
Как свидетельствует опубликованная переписка И. В. Сталина и Л. М. Кагановича, в начале 1932 г. Сталин полагал, что главная вина за возникшие на Украине трудности лежала на местном руководстве, которое не уделило должного внимания сельскому хозяйству, поскольку увлеклось «гигантами промышленности» и уравнительно разверстали план хлебозаготовок по районам и колхозам. Именно поэтому весной 1932 г. была предоставлена помощь Центра: семенная и продовольственная ссуды 247. Однако после того, как Сталину сообщили, что руководители Украины (Г. И. Петровский) пытаются свалить вину за возникшие трудности на ЦК ВКП(б), а украинские колхозники, вместо благодарности за оказанную помощь, бросают колхозы, разъезжают по Европейской части СССР и разлагают чужие колхозы «своими жалобами и нытьем», его позиция стала изменяться248. От практики предоставления продовольственных ссуд Сталин переходит к политике установления жесткого контроля над сельским населением. Причем эта тенденция усиливалась по мере усиления крестьянского противодействия хлебозаготовкам в форме прежде всего массового расхищения урожая и во всех без исключения зерновых районах СССР.
Таким образом, в основе сталинской твердости было стремление укрепить колхозный строй и сломить крестьянское сопротивление хлебозаготовкам как на Украине, так и в других районах.
В то же время нельзя отрицать наличия у сталинского режима сопутствующего мотива в его политике на Украине в 1932-1933 гг. — стремления воспользоваться ситуацией и нейтрализовать те слои украинской интеллигенции и партийно-советской бюрократии, которые выступали за сохранение самобытности
241
украинской культуры и образования в условиях начавшейся унификации национальных культур. Происходило примерно то, что было в период голода 1921-1922 гг., когда большевистское руководство под предлогом спасения голодающих расправлялось с инакомыслящими священниками, сопротивлявшимися неупорядоченному изъятию церковных ценностей (вспомним известное письмо В. И. Ленина В. М. Молотову от 19 марта 1922 г.)249.
Голод 1932-1933 гг. помог Сталину ликвидировать на Украине, по его мнению, потенциальную оппозицию его режиму, которая из культурной могла вырасти в политическую и опереться при этом на крестьянство. На этот счет имеются факты, в том числе в третьем томе документального сборника «Трагедия советской деревни», посвященного голодомору, где характеризуется деятельность в украинском селе органов ГПУ250.
Однако все же в основе трагедии на Украине были другие причины, прежде всего антикрестьянская политика сталинцев, недоверие Сталина к крестьянству как классу, независимо от его национальной принадлежности.
Характерно в этом плане распоряжение Сталина, озвученное в его письме из Сочи Кагановичу и Молотову 18 июня 1932 г., — о запрещении доводить до села сниженный план хлебозаготовок, чтобы не расхолаживать крестьян251. В этом же ключе почти анекдотическая история с заготовкой яиц на Украине, план которой предполагал, что на каждую подсчитанную курицу, исходя из логики крестьянского поведения, приходится как минимум две, укрытые от учета. Поэтому спустили план, выполнение которого было бы возможным, если бы каждая курица откладывала по одному яйцу в день252.
Сталинская стратегия «подстраховки от крестьянской хитрости» усугубила ситуацию, о чем не побоялся сказать Сталину М. Ха-таевич в письме от 27 декабря 1932 г. Он заметил, что если бы Украина сразу получила сниженный план хлебозаготовок, то он был бы выполнен, поскольку люди были бы уверены в его реальности253.
В то же время имеются документы, однозначно указывающие на то, что у Сталина не было идеи уничтожить украинский народ и Украину с помощью «террора», «геноцида» голодом. Они связаны с продовольственными и семенными ссудами, другими видами государственной помощи, оказанной Украине при личном участии Сталина в 1933 г., о чем весьма детально сказано в упомянутой нами фундаментальной монографии Р. Дэвиса и С. Уиткрофта. Вот лишь некоторые из них.
242
27 июня 1933 г. 23 час. 10 мин. секретарь ЦК КП(б)У М. М. Ха-таевич направил Сталину шифрограмму следующего содержания: «Продолжающиеся последние 10 дней беспрерывные дожди сильно оттянули вызревание хлебов и уборку урожая. В колхозах ряда районов полностью съеден, доедается весь отпущенный нами хлеб, сильно обострилось продовольственное положение, что в последние дни перед уборкой особенно опасно. Очень прошу, если возможно, дать нам еще 50 тысяч пудов продссуды». На документе имеется резолюция И. Сталина: «Надо дать»254. В то же время на просьбу начальника политотдела Новоузенской МТС Нижне-Волжского края Зеленова, поступившую в ЦК 3 июля 1933 г., о продовольственной помощи колхозам зоны МТС был дан отказ255.
По нашим подсчетам, основанным на анализе источников, опубликованных в третьем томе сборника документов «Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание» (М., 2001), в 1933 г. в общей сложности Украина получила 501 тыс. тонн зерна в виде продовольственных и семенных ссуд, что было в восемь раз больше, чем в 1932 г. (60 тыс. тонн). Российские регионы (без Казахстана) соответственно получили 990 тыс. тонн, лишь в 1,5 раза больше, чем в 1932 г. (650 тыс. тонн). Откуда взялось зерно для Украины? На наш взгляд, в том числе и за счет прекращения весной 1933 г. хлебного экспорта из СССР, который снизился в пять раз (с 1800 тыс. тонн в 1932 г. до 354 тыс. тонн в 1933 г.). О масштабах полученных Украиной в 1933 г. продовольственных ресурсов свидетельствует тот факт, что во время голода 1921-1922 гг. вся международная помощь голодающим в Советской России, включая пять областей Украины, составила 568 тыс. тонн.
Почему именно в Украину в 1933 г. было направлено из Центра такое огромное количество зерна? Потому что в УССР сложилась наиболее острая ситуация в зерновых районах, поставившая под угрозу срыв посевной кампании, чего сталинское руководство не могло допустить из-за особой роли республики в зерновом производстве страны. В 1932 г. ситуация была иной; основные ссуды получили зерновые районы СССР, подвергшиеся засухе, где в 1931 г. был крайне низкий урожай. В Украине же в 1931 г. ситуация была более благоприятной. И именно по этой причине она стала тогда особым объектом хлебозаготовок, а в 1932 г. ей было предоставлено наименьшее количество продовольственной и семенной помощи.
Говоря о ситуации 1932 г. в Украине, необходимо особо подчеркнуть, что ответственность за начавшейся голод и несвоевременную реакцию на него Центра несет в немалой степени руководство
243
УССР, фактически обманувшее Сталина. Об этом красноречиво говорит, например, письмо Сталину секретаря ЦК КП(б)У Косиора от 26 апреля 1932 г. В нем Косиор писал: «У нас есть отдельные случаи и даже отдельные села голодающие, однако это только результат местного головотяпства, перегибов, особенно в отношении колхозов. Всякие разговоры о «голоде» на Украине нужно категорически отбросить. Та серьезная помощь, которая Украине была оказана, дает нам возможность все такие очаги ликвидировать» (Голодомор 1932-1933 рок1в в УкраКш: документи i матер1али / Упоряд. Р. Я. Пирщ НАН Украши. iH-TicTopi Украши. К.:Вид.д1м «Киево-Могилянська академ1я», 2007. С. 127 - 128).
В самый пик голода в российских регионах забиралось продовольствие для Украины. Вот лишь один пример — шифрограмма И. В. Сталина и В. М. Молотова секретарю Центрально-Черноземного обкома И. М. Варейкису от 31 марта 1931 г. с требованием отгрузить Донбассу 26 тыс. тонн картофеля.
Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 1 июня
1933 г. «О распределении тракторов производства июня — июля и половины августа 1933 года» из 12 100 тракторов, запланированных к поставке в регионы СССР, Украина должна была получить 5500 тракторов, Северный Кавказ — 2500, Нижняя Волга — 1800, ЦЧО - 1250, Средняя Азия - 550, ЗСФСР - 150, Крым - 200, Южный Казахстан — 150. Таким образом, российские регионы вместе взятые получали 5700 тракторов (47 %), а одна Украина — 5500 (45,4 %)256.
В этом же ключе следует рассматривать и решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 декабря 1933 г. о закупке 16 тыс. рабочих лошадей для Украины в БССР и Западной области. Учитывая реальную ситуацию в СССР в 1933 г., в том числе распространение голода и на территорию Белоруссии и Западной области, можно предположить, что Украина получила несомненную льготу в данной части по сравнению с другими регионами страны257.
И наконец, «проукраински» выглядят даже решения Политбюро ЦК от 23 декабря 1933 г. и от 20 января 1934 г. о развертывании индивидуального огородничества, крайне необходимого в условиях начавшегося в СССР в 1930-е гг. перманентного голода. «Идя навстречу желаниям рабочих — обзавестись небольшими огородами для работы на них собственным трудом в свободное время от работы на производстве», ЦК ВКП(б) постановило разрешить в
1934 г. 1,5 млн рабочих заняться собственными индивидуальными огородами. Были намечены следующие размеры развертыва
244
ния по областям индивидуальных рабочих огородов на 1934 г.: Украина — 500 тыс. чел. (в том числе по Донбассу — 250 тыс. чел.); Московская область — 250; Ивановская область — 150; Западная Сибирь — 100; Восточная Сибирь — 60; Горьковский край — 50; ДВК — 50; Казахстан — 50; Ленинградская область — 50; Северный край — 40 тыс. чел. Таким образом, «украинская доля» рабочих-огородников в общей массе рабочих СССР, допущенных к занятию огородничеством, составила 500 тыс. чел., или 33,3 %!258
«Особое внимание» к Украине со стороны сталинского режима определялось ролью республики в общесоюзном зерновом производстве и соответственно хлебозаготовках. Так, например, из общего плана хлебозаготовок 1931 г. (1492 млн пудов) 510 млн пудов приходилось на Украину, что составляло 34 %. На все другие основные зерновые районы РСФСР, без Казахстана, а именно: СКК, ЦЧО, НВК, СВК, Урал, Западную и Восточную Сибирь — оставалось 672 млн пудов, или 45 %259. Именно данным обстоятельством объясняется характер «сталинской твердости» по отношению к Украине и другим зерновым районам СССР. Власти нужен был хлеб, и она его брала там, где он был, применяя самые крайние меры по отношению к крестьянству в случае противодействия.
Важнейший вопрос дискуссии — это причины огромных жертв Украины во время голодомора. По нашему мнению, точнее всех в определении величины демографических потерь Украины в 1932-1933 гг. оказывается С. Уиткрофт как специалист, досконально изучивший источники по данной теме, самый авторитетный зарубежный специалист в области изучения демографических потерь СССР в 1930-е гг. По его мнению, число жертв голода находится в пределах 6-7 млн чел., в том числе 3,5-4 млн на Украине 260.
С другой стороны, следует вспомнить некоторые факты, относящиеся к подсчету количества жертв голода в Поволжье и на Южном Урале.
Располагая информацией о повсеместном распространении голода в регионе, автор столкнулся, как ему показалось на первый взгляд, с заниженными официальными цифрами голодной смертности. Изучив материалы 65 районных архивов ЗАГС, сопоставляя их с другими источниками, он пришел к выводу, что в пределах селения сельсовет фиксировал почти всех умерших, если не сразу, то чуть позже. В своем селе все друг друга знали, и поэтому факт смерти одного человека или семьи не мог остаться незамеченным.
Другое дело — умершие вне пределов селения. Но и здесь, на примере железнодорожного узла Ртищево Саратовской области
245
(в 1932-1933 гг., Нижне-Волжский край), автор убедился, что умерших неизвестных лиц, как правило, беженцев из голодных сел, хоронили в общей яме на кладбище, но выписывали при этом соответствующий акт о смерти.
Сопоставив цифры убыли сельского населения и прибыли городского в Поволжье во время голода, приходим к выводу, что ббльшая часть бежавших крестьян устроилась в городе, на стройках и не погибла от голода. На это указывают и свидетельства очевидцев. В селениях умирали самые слабые и нетрудоспособные. Те же, кто мог спастись, уходили. И в первую очередь спасались крестьяне работоспособного возраста. Хотя нередко было и по-другому, и немало отчаявшихся умирали от истощения в пути.
Скорее всего на Украине было так же, и думается, что и там гораздо больше крестьян спаслись в городах и на стройках первой пятилетки, чем это принято считать. В данном контексте хотелось бы иметь специальные исследования по конкретным селениям, где была бы установлена как можно точнее судьба бежавших от голода крестьян.
Огромные потери жителей Украины от голода определяются, с одной стороны, размерами территории республики и численностью ее населения, проживавшего в сельской местности, в зоне сплошной коллективизации. С другой стороны, они стали результатом более жестких мер властей по установлению контроля над стихийной миграцией голодающего населения, цель которых была в сохранении колхозного производства. Характер этих мер определялся опять же огромной территорией Украины, ее пограничным, стратегическим положением по сравнению с другими зерновыми районами СССР.
В то же время, демографическая статистика убедительно свидетельствует о пропорциональных размерах жертв голода в его эпицентрах, каковыми являлись зерновые районы. Так, например, если сравнить в процентном отношении сокращение сельского населения на Украине и в зерновых районах России между переписями 1926 и 1937 гг., то окажется, что картина примерно одна и та же, что подтверждает факт примерно одинаковой остроты голода 1932-1933 гг., в данных районах СССР.
Приведем некоторые факты, подтверждающие эту точку зрения относительно масштабов и последствий трагедии 1932-1933 гг. в России и на Украине.
Согласно переписи 1926 г. в сельских районах России, оказавшихся в эпицентре голода 1932-1933 гг., проживало в общей слож
246
ности 21 911 158 чел. (Поволжье и Южный Урал — 10 411 182 чел., Северный Кавказ - 1 446 958, ЦЧО - 10 053 018 чел.). Соответственно в сельской местности Украины — 23 663 ИЗ чел.261 Цифры примерно сопоставимы, так же как и демографические потери во время голода. Разница была лишь в том, что несопоставима плотность сельского населения на Украине и в зерновых районах РСФСР, пораженных голодом. На огромной территории РСФСР (исключая Казахстан, Сибирь, Дальний Восток), оказавшейся в эпицентре голода, проживало примерно столько же сельского населения, как и на Украине.
Имеются в виду расчеты, осуществленные ведущим российским демографом в области изучения демографической ситуации в СССР в 1930-е гг. В. Б. Жиромской, основанные на анализе материалов Всесоюзных переписей 1926 и 1937 гг.:
Таблица
Убыль населения в 1937 г. по сравнению с 1926 г., %*
Районы
Все население
В том числе сельское население
РСФСР, в том числе:
Саратовская область
-23,0
-40,5
АССР немцев Поволжья
- 14,4
-26,0
Курская область
- 14,3
- 17,6
Воронежская область
-2,1
- 10,4
Куйбышевская (Самарская) область
-7,8
- 10,3
Сталинградская область
+ 2,8
- 18,4
Татарская АССР
+ 5,8
-6,0
Кировская область
-0,3
-8,8
Мордовская АССР
-5,4
-9,0
Северо-Кавказский край
-4,1
- 15,3
Азово-Черноморский край
-0,7
-20,8
Челябинская область
+ 8,0
-27,7
Казахстан
- 15,8
-31,9
Украина
-1,9
-20,4
* Российская газета. 2006. 6 дек. № 274. С. 9.
Данные таблицы позволяют сравнить масштабы демографических потрясений в 1930-е гг., в том числе в результате «вели-
247
кого голода». Из таблицы следует, что как минимум четыре региона тогдашней РСФСР — Саратовская область, АССР немцев Поволжья, Азово-Черноморский край, Челябинская область — пострадали больше, чем Украина. Что же касается Украины, то ее сельское население уменьшилось на 20,4 % — это очень много, но общее население уменьшилось не так уж сильно — всего на 1,9 %. Данный факт позволяет подтвердить нашу гипотезу о необходимости учета фактора стихийной миграции учеными Украины при расчетах общего числа жертв голода 1932-1933 гг. Из приведенной таблицы очевидно, что миграцию украинского сельского населения поглощала в основном украинская же индустрия.
По мнению И.Е. Зеленина, сравнительный анализ материалов переписей 1926 и 1937 г. следующим образом показывает сокращение сельского населения в районах СССР, пораженных голодом 1932-1933 гг.: в Казахстане — на 30,9 %, в Поволжье — на 23, на Украине — на 20,5, на Северном Кавказе — на 20,4 %262.
Таким образом, налицо примерно одинаковая картина развития демографической и общей ситуации в России и на Украине в рассматриваемый период.
Автор убежден, что корректнее в научном отношении и дальновиднее в политическом говорить о голоде 1932-1933 гг. в советской деревне, а не на Украине исключительно. Пусть память об этой трагедии объединяет, а не разъединяет братские народы.
Глава 5
ВЫХОД ИЗ ГОЛОДНОГО КРИЗИСА
§ 1. Голод, которого не было
Как известно, в досоветский период и в 1921-1922 гг. власти не замалчивали факт наступившего голода в стране. Хотя и с запозданием, но предпринимались меры по мобилизации всех имеющихся ресурсов для снижения его остроты в наиболее пораженных голодом районах. Лучшие представители отечественной интеллигенции стремились помочь попавшему в беду крестьянству. Например, в 1891-1892 гг. выдающийся русский историк В. О. Ключевский читал платные лекции в пользу голодающих1. Л. Н. Толстой и многие другие представители интеллигенции и российской общественности занимались благотворительностью. Широко известна позиция большевистского правительства В. И. Ленина во время голода 1921-1922 гг., обратившегося за помощью к Западу и принявшего эту помощь2. По-другому развивалась ситуация в 1933 г.
Историками установлено, что в 1932-1933 гг. резервный зерновой фонд страны составлял почти 2 млн т. Из этого зерна голодающим не было выделено ни грамма. Нетрудно подсчитать, что, если бы в первой половине 1933 г., в самый пик голода, этот хлеб поступил голодающим в размере полугодовой нормы на человека в 100 кг, его хватило бы по крайней мере 20 млн чел., чтобы не умереть с голоду. Но и этим дело не ограничивалось. В условиях начавшегося страшного голодомора в зимние месяцы 1932/33 г. сталинское руководство продолжало экспортировать из СССР зерно. Решение о прекращении экспорта зерновых культур было принято Политбюро ЦК только 4 апреля 1933 г.3
Новым явлением в истории голодных лет в России стало замалчивание властью факта голода. Более того, ею не была затребована помощь из-за границы. Напротив, под предлогом отсутствия фак
249
та голода в стране как такового, в целях поддержать свой престиж на международной арене и внутри страны, сталинский режим отказался от помощи.
ЦК ВКП(б), Советское правительство и лично Сталин располагали исчерпывающей информацией о наступившем в стране голоде. Еще летом 1932 г. Молотов, вернувшись с Украины, на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) заявлял: «Мы стоим действительно перед призраком голода и к тому же в богатых хлебных районах»4. В дневниковых записях Л. М. Кагановича, датированных ноябрем 1932 г. — февралем 1933 г., воспроизводится следующий рассказ секретаря Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) Б. П. Шебол-даева: «Недостаток продовольствия наиболее остро чувствуется в Ново-Александровском районе. Выезжающие из крайкома работники ОГПУ констатировали около 100 случаев смерти от голода. В особенно тяжелом положении некоторые активисты и часть единоличников»5.
По мере нарастания голодного кризиса местные органы власти, представители общественности и рядовые граждане направляли высшему руководству страны многочисленные письма с просьбами о помощи. Так, например, на имя Сталина было направлено письмо из Шарлыкского района Средне-Волжского края колхозника, подписавшегося псевдонимом «Аноним», в котором сообщалось, что в районе крестьяне «крайне оборваны, истощены», «питание самое скверное», «хлеба нет», «запаса нет», «призрак голода стоит перед всеми, так как на помощь власти никто не надеется». Неизвестный автор причиной подобной ситуации называет хлебозаготовки, в ходе которых было изъято «громадное количество хлеба»6.
В августе 1932 г. председатель СНК Казахской АССР У. Д. Исаев проинформировал Сталина о том, что в районах Центрального Казахстана значительная часть населения голодает, тысячи людей умирают от голода, общее количество хозяйств края по сравнению с 1931 г. сократилось на 25 %7.
В конце 1932 г. о массовом голоде на Украине Сталину лично сообщил секретарь ЦК КП(Б) Украины и Харьковского обкома партии Р. Терехов. Реакция вождя была следующей: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но — не выйдет! Не лучше ли вам оставить пост секретаря обкома и ЦК КП(б) и пойти работать в Союз писателей; будете сказки писать, а дураки будут читать»8. Через две недели Терехов был снят с работы.
250
Зампредседателя СНК РСФСР Т.Р. Рыскулов в докладной записке на имя Сталина, датированной мартом 1933 г., приводил многочисленные факты выпавших на долю населения Казахстана страданий и просил его «вмешаться в это дело и тем самым спасти жизнь многих людей, обреченных на голодную смерть»9.
Весной 1933 г. ЦИК СССР получил информацию о положении в Республике немцев Поволжья от иностранного инженера Мози-га, посетившего во время отпуска юг страны, в том числе Поволжье. Увиденное настолько поразило его и «стояло в таком противоречии с указаниями Сталина и ЦК», что он посчитал своим долгом сообщить об этом высшему руководству СССР. В письме указывалось: «В республике сельское население умирает с голоду, поля и деревни частью покинуты, окна домов забиты. В городах на левобережье Волги бродят умирающие люди. Трупы хоронятся кучами. Урожай зреет на полях, но убирать его будет некому». Инженер предложил немедленно направить в Республику немцев Поволжья следственную комиссию для наказания виновных в случившемся развале сельского хозяйства, а также привлечь для уборки урожая части Красной Армии10.
В 1933 г. Ф. Раскольников (Черноморский флот) и командующий Киевским военным округом И. Якир направляли Сталину официальные письма с просьбами о помощи голодающим11.
О голоде на Северном Кавказе, в донских станицах и хуторах Сталина информировал известный советский писатель М. А. Шолохов12.
Специальное письмо о голоде в Республике немцев Поволжья было направлено Сталину группой советских писателей во главе с Б. Пильняком. В нем они сообщили о фактах голодной смерти колхозников, во время полевых работ умиравших прямо в борозде, употреблении в пищу голодными крестьянами суррогатов13. ОГПУ, ответственные работники Республики немцев Поволжья и Нижне-Волжского края проверили эти факты и доложили Сталину, что «приводимые в документе писателей цифры смертности по г. Энгельсу (речь шла о смертях от голода. — В. К.) взяты из загса и соответствуют действительности»14.
14 мая 1933 г. секретарь Башобкома ВКП(б) А. Р. Исанчурин направил Сталину докладную записку о продовольственном положении колхозов Башкирии, в которой отметил: «Положение снабжения колхозов катастрофическое. На почве голода массовое опухание семей нетрудоспособных, на производстве имеются случаи смерти даже в борозде»15.
251
Даже жена Сталина Надежда Аллилуева, возможно, пыталась открыть ему глаза на голод. Студенты Института народного хозяйства, который она посещала, якобы рассказывали ей о случаях людоедства и торговли человеческим мясом в районах смертности от голода. «Аллилуева, — писал в своих воспоминаниях генерал НКВД А. Орлов, — пораженная ужасом, пересказала этот разговор Сталину и начальнику его личной охраны Паукеру»16. Были и другие многочисленные факты.
Так, например, 5 июля 1933 г. секретарь Уфимского ОК ВКП(б) и председатель облисполкома Быкин и Булашев направили ЦК ВКП(б) на имя Сталина следующую шифрограмму: «Положение с хлебом в ряде районов чрезвычайно тяжелое, есть масса случаев голодания, в том числе семей красноармейцев, также случаи голодной смерти (Давлекановский, Мечетлинский, Карагу-шевский, Карайдельский и другие районы), поедания павших животных»17.
Руководители Советского правительства, секретари ЦК ВКП(б), так же как и Сталин, получали с мест исчерпывающую информацию о голоде18.
Таким образом, не вызывает сомнений факт полной осведомленности руководства страны относительно географии и интенсивности разразившегося в стране голода. Власти на этот факт реагировали так: замалчивали. Это был первый в истории страны «секретный», «тихий» голод, когда миллионы людей голодали и умирали от голода, а власть не только делала вид, что ничего не происходит, но и публично заявляла о всенародном благополучии.
Установка на замалчивание голода исходила от самого Сталина. Тему голода он затронул на Январском, 1933 г. объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). В выступлении на пленуме Сталин привел отзыв американской газеты «Нью-Йорк тайме», которая на своих страницах в ноябре 1932 г. заявила, что «коллективизация позорно провалилась» и «привела Россию на грань голода»19. Генеральный секретарь опроверг точку зрения американской прессы, приведя цифры коллективизированных крестьянских хозяйств в стране и доложил о достижениях промышленности за годы первой пятилетки. Чтобы не допустить новых критических публикаций на Западе, Советское правительство запретило свободное передвижение по территории, пораженной голодом, иностранных журналистов. Сталин был возмущен, когда узнал о том, что американские корреспонденты смогли побывать на Кубани и по итогам поездки «состряпать гнусность» о положении в крае. В записке
252
Кагановичу и Молотову, датированной не ранее 19 февраля 1933 г., он указал: «Надо положить этому конец и воспретить этим господам разъезжать по СССР. Шпионов и так много в СССР»20. Зато он всячески поддерживал тех западных журналистов и деятелей культуры, которые симпатизировали СССР и восхваляли успехи его режима. Показательны в этом плане публикации, посвященные пребыванию в СССР английского писателя и драматурга Б. Шоу и супругов Вебб. В частности, 27 июня 1932 г. газета «Известия» опубликовала информацию ТАСС из Лондона под заголовком: «Б. Шоу издевается над распространителями антисоветской клеветы». В ней приводилось помещенное в лондонской «Дей-ли экспресс» окончание ответа Б. Шоу на статью английского журналиста Вестгарта о его впечатлениях от поездки в СССР, ранее опубликованной в данной газете. Б. Шоу выразил сожаление о том, что «Вестгард после пребывания в СССР не нашел ничего другого сообщить, кроме "обычной чепухи", которую всякий нуждающийся журналист в Европе выдумывает, даже и не ступив ногой на советскую территорию, чтобы иметь возможность продать свою статью антисоветским газетам». Особенное его недовольство вызвало заключение Вестгарта о том, что «коммунизм еще не спас все 160 млн русских от нищеты». Б. Шоу, вспоминая свое недавнее пребывание в СССР, фактов голода и нищеты населения не заметил21. Аналогичного содержания были публикации советских газет о пребывании в СССР летом 1932 г. английской четы Вебб, превозносившей успехи социалистического строительства в многочисленных интервью журналистам22.
Сталин также активно участвовал в создании мифа о всенародном благополучии в результате выполнения первой пятилетки. «Мы несомненно добились того, что материальное положение рабочих и крестьян улучшается у нас из года в год. В этом могут сомневаться разве только заклятые враги Советской власти»23, — цинично заявил он на Январском объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). Не только на всю страну, но и на весь мир он заявил, что «колхозники забыли о разорении и голоде» и поднялись «на положение людей обеспеченных». Выступая на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г., Сталин бездоказательно заключил, что крестьяне в колхозах «работают для того, чтобы изо дня в день улучшать свое материальное и культурное положение [...], что главные трудности уже пройдены, а те трудности, которые стоят перед вами (колхозниками. — В. К.), не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них»24.
253
Лишь в сентябре 1940 г. Сталин публично признал факт голода в СССР в первые годы существования колхозного строя. Выступая на закрытом совещании в Кремле, посвященном обсуждению сценария фильма «Закон жизни», он мельком обронил фразу: «У нас, например, миллионов 25-30 людей в прошлом голодало, хлеба не хватало»25.
Сталинскую линию на замалчивание голода и прославление успехов коллективизации активно проводило его ближайшее окружение и региональные наместники. Так, например, секретарь Северо-Кавказского крайкома партии Шеболдаев, последовательно проводивший в 1932 г. в крае сталинскую линию, прекрасно осведомленный о масштабах голода на Дону и Кубани, где смертность от голода составила в казачьих районах от 25 до 50 % общего населения26, в начале 1934 г. с уверенностью повторял официальную версию о «кулацком саботаже»27. Вот некоторые отрывки из «верноподданнических» выступлений на Январском объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) других сталинистов — С. Косиора и Ф. Голощекина. В то время как крестьяне Украины и Казахстана тысячами умирали от голода и переживали невыносимые страдания, эти сталинские сподвижники вещали с высоких трибун совсем о другом...
Косиор (первый секретарь ЦК КП(б)У): «Сельское население находилось в самом нищенском положении. Совершенно другое дело теперь. Переселение имело место в начале пятилетки, сейчас этот вопрос совершенно снят жизнью. Коренным образом изменилось положение крестьянских масс [...]. Сельское хозяйство Украины несомненно выросло и окрепло [...]. Колхозы, крепнущие, развивающиеся. Уровень сельского хозяйства значительно выше, чем при индивидуальном хозяйстве [...]. Партия имеет величайшие достижения в области коллективизации». Правда, «несмотря на большое количество хлеба, — продолжил он, — нам сейчас все же трудно его брать. Беда заключается в том, что колхозный хлеб пожирают имеющиеся в колхозах дармоеды и лодыри, большое количество паразитов».
Голощекин (секретарь крайкома ВКП(б) Казахстана): «Разительные успехи мы достигли в сельском хозяйстве. Произведено очень резкое изменение в сторону исключительного превалирования социалистического земледелия и животноводства [...]. Провели и проводим оседание казахского населения [...]. Мы входим во вторую пятилетку укрепленными, мы путь нашли»28.
Среди коммунистов верхнего эшелона власти нашлись смелые и принципиальные люди, не побоявшиеся сказать правду о реаль
254
ной ситуации в стране. Во-первых, это так называемая антипартийная группировка А. П. Смирнова, В. Н. Толмачева, Н. Б. Эйс-монта. Дело одного из ее представителей, наркома сельского хозяйства СССР А. П. Смирнова, рассматривалось на том же Январском пленуме, где выступали вышеупомянутые Косиор и Голо-щекин. По этому делу с докладом выступил председатель ЦКК ВКП(б) Я. Э. Рудзутак. Вот что вменялось в вину членам «антипартийной группировки»: «Эти люди заявляли, что в результате неправильной политики ЦК партии Казахстан разбежался, Украина разбежалась, разбегается Северный Кавказ»; «Получалось так, что никакой классовой борьбы нет, классового врага нет, а виноват во всем ЦК, который за срезанный колос приказывает расстреливать людей»; «По их мнению, Сталин является организатором крестьянских восстаний», «...говорили о мероприятиях, которые наметила комиссия Кагановича». О действиях бывшего наркома сельского хозяйства РСФСР Смирнова докладчик сообщил следующее: «В своих беседах заявлял: "Сволочи, подлецы, мерзавцы, до чего довели страну! До того докатились, до чего и царское правительство не докатывалось"; "До чего докатился ЦК партии, что отдает приказ о том, чтобы за срезанный колос невинного человека расстреливать"», «Смирнов заявлял: неужели не найдется у нас в стране ни одного человека, который мог бы убрать Сталина. Нужно "выбирать" — или Сталин, или крестьянское восстание», «Сталин — не Папа римский и переизбрать его можно»29.
Председателя ЦКК активно поддержал на пленуме секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) Шеболдаев. Он решительно заявил: «Эйсмонт и еще кто-то из этой группы Смирнова интересуются Северным Кавказом, ездят смотреть, как там обстоит дело. В одном из своих разговоров, контрреволюционных по существу разговоров, он заявил о том, что, должно быть, на Северном Кавказе весной 1933 года будет восстание. Достаточно одного этого, чтобы стало ясным, что говорит враг. Мы настолько глубоко, настолько капитально вошли во все поры деревни, что о развале колхозов, о каких-либо выступлениях, восстаниях не может быть и речи. Это форменная чепуха!»30
Кроме антисталинской группы Смирнова — Эйсмонта — Толмачева, с резкой критикой генсека выступила «контрреволюционная группа Рютина — Слепкова», именовавшая себя «союзом марксистов-ленинцев». Ее члены обвинили Сталина в том, что осуществляемая под его руководством «авантюристическая коллек
255
тивизация с помощью невероятных насилий и террора», «экспроприации деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок» привела страну к «глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду»31. Однако все попытки критики лично Сталина и его политики были решительно пресечены, а их инициаторы жестоко наказаны.
В 1933 г. руководство страны не только умолчало сам факт голода, но фактически возложило на крестьян ответственность за его наступление. Крестьяне оказались виновными в том, что попали под влияние «кулака» и как следствие этого — недобросовестно работали в колхозах и «саботировали хлебозаготовки». За это им и пришлось расплачиваться в 1933 г. Так, председатель СНК СССР Молотов во время пребывания в мае 1933 г. в Средне-Волжском крае, в Пензе, заявил: «Там, где лодыри, лентяи, волынщики [...] не интересовались честной работой в колхозе, там они уже получили от первого урожая вершки, но не получили корешков»32.
В выступлениях на Январском, 1933 г. объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталина и его ближайшего сподвижника — секретаря ЦК партии Кагановича было сказано, что в 1932 г. «кулак» организовал «саботаж» хлебозаготовок и сева. Результатом «саботажа» и стали те большие трудности, с которыми в 1932 г. прошли хлебозаготовки. О том, что «острое недоедание», по сути, было частью казацкой кампании по свержению Советской власти и ослаблению колхозной системы, было записано в дневнике Кагановича по итогам его январской поездки на Северный Кавказ33.
Об этом же шла речь в ответном письме Сталина М. А. Шолохову, датированном 6 мая 1933 г. В нем Сталин указал, что «уважаемые хлеборобы Вашего района (и не только Вашего района) проводили "итальянку", саботаж и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет и того, что уважаемые хлеборобы, по сути, вели "тихую войну" с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов», и они «не такие уж безобидные люди, как это может показаться издали»34.
Сталин не только обвинил крестьян в развале сельскохозяйственного производства, но и попытался снять с себя персональную ответственность за насильственный характер хлебозаготовительной кампании 1932 г. С этой целью из проекта резолюции Январского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 1933 г. об итогах первой пятилетки он собственноручно вычеркнул следующий пункт:
256
«Пленум ЦК одобряет решения Политбюро по разгрому кулацких организаций (Северный Кавказ, Украина) и принятые Политбюро жесткие меры к лжекоммунистам с партбилетом в кармане»35. Таким образом, вся ответственность за хлебозаготовительный беспредел была возложена вождем на председателей и членов чрезвычайных комиссий по хлебозаготовкам.
Кроме того, Сталин решил найти «козла отпущения» и в стане несуществующей «пятой колонны». Ответственность за глубочайший кризис в аграрном секторе экономики он возложил на так называемых вредителей, пробравшихся в среду специалистов сельского хозяйства. В марте 1933 г. был организован скороспелый процесс над работниками системы Наркомзема и Наркомсовхозов, по которому было привлечено 75 человек, «выходцев из буржуазных и помещичьих классов». Им было предъявлено обвинение в «контрреволюционной, вредительской работе в области сельского хозяйства в районах Украины, Северного Кавказа, Белоруссии». В постановлении коллегии ОГПУ от И марта 1933 г. указывалось, что члены группы участвовали в порче и уничтожении тракторов и сельскохозяйственных машин, умышленном засорении полей, дезорганизации сева, уборки и обмолота, «с целью подорвать материальное положение крестьянства и создать в стране состояние голода». К высшей мере наказания — расстрелу — были приговорены 35 человек, к 10 годам тюремного заключения — 22, к 8 годам — 18 человек. Приговор был приведен в исполнение немедленно36. Характерно, что формулировка приговора — «создать в стране состояние голода» — выглядела весьма двусмысленно, так как было непонятно, удалось ли группе из 75 человек осуществить эту цель или компетентные органы пресекли их деятельность на стадии разработки этого чудовищного плана. Бесспорно лишь одно: сталинское руководство перекладывало вину «с больной головы на здоровую» и не желало открыто признать факт трагедии миллионов советских крестьян.
Руководствуясь официальной установкой (хотя и не оформленной директивно) на «замалчивание голода», СМИ развернули в стране пропагандистскую кампанию, в которой основное внимание уделялось показу трудностей жизни рабочих и крестьян в капиталистических странах и разоблачению «измышлений» западной печати о голоде в СССР. Газеты писали о том, что «капитализм вступил в четвертую голодную зиму» и непрерывно растут «безработица, нищета, голод миллионов рабочих и крестьян». Они сообщали о «вымирающих деревнях Японии», о «голоде и нищете
257
в фашистской Германии». В то же время о положении советской колхозной деревни публиковались материалы, превозносившие достижения коллективизации. На страницах советской печати колхозник-ударник заявлял: «Мы не только едим вдоволь, но и продаем хлеб, в первую очередь рабочему государству». О том, что «колхозники обеспечены хлебом как никогда», говорилось на состоявшемся в феврале-марте 1933 г. Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников в большинстве выступлений представителей колхозного крестьянства37.
В пропагандистской кампании по восхвалению «успехов» сталинской коллективизации и разоблачению «кулацкого саботажа» участвовали многие представители советской интеллигенции. Например, известный советский писатель А. Серафимович, находясь в г. Сталинграде, 9 августа 1933 года в выступлении перед краевым партийно-хозяйственным активом заявил, что колхозные массы уже «осознали свою вину перед пролетарским государством» за то, что в 1932 г. допустили «расхищение колхозного хлеба»38.
В 1932-1933 гг. со стороны нацистской Германии последовал «ряд дипломатических демаршей» с требованием прекратить «вымаривание голодом немецкого меньшинства», уже в марте 1933-го состоялись публичные выступления высших руководителей Германии с соответствующими обвинениями в адрес советского руководства. В июне в Берлине была организована выставка писем голодающих немцев из СССР, вызвавшая шок у посетителей. На улицах городов вывешивали стенды с письмами крестьян из Республики немцев Поволжья, в которых сообщалось о наступившем там голоде. В июле начался сбор пожертвований в пользу немцев в СССР. В банках открылся специальный счет «Братья в нужде», на который в числе первых внесли по тысяче марок президент Пауль фон Гинденбург и канцлер Адольф Гитлер. На эти же цели германское правительство ассигновало 17 млн марок39.
Как видно из документов, размеры средств, собранных в Германии в 1933 г. для оказания помощи голодающим немцам Поволжья, были незначительными, и вся эта кампания носила больше пропагандистский характер. В частности, ОГПУ АССРНП проинформировало Москву о том, что за период с августа по ноябрь 1933 г. из Германии было получено денежных переводов на сумму всего лишь 4000 руб. Такие незначительные поступления, по мнению работников ОГПУ, «ни в какой степени» не соответствовали «размерам шумихи», поднятой по этому поводу заграницей40.
258
No comments:
Post a Comment