5 В.В.Кондрашин Голод 1932-1933 годов трагедия российской деревни

Изменения в настроениях крестьян в 1933 г. по сравнению с 1932 г. были очевидными и связаны с последствиями голода, желанием получить государственную помощь, выдаваемую лишь тем, кто выходил в поле. В Вешенском районе, где, по подсчетам Шолохова, голодали от 49 тыс. до 50 тыс. человек, краевые власти выделили 22 тыс. пудов (или 359 тыс. 920 кг) на трехмесячный период. В соответствии с этой «помощью» на каждого человека приходилось приблизительно по 2 килограмма170. Украина получила 80 тыс. т пищевых продуктов, которые, по расчетам Н. А. Ивницкого, распределялись примерно по 3 килограмма на человека171. Таким образом, по сравнению с 1932 г. в 1933 г. произошли существенные изменения в казачьей и крестьянской психологии. Эти изменения, по мнению партийных комментаторов, были в лучшую для власти сторону. В 1932 г. ситуация была принципиально иной.

Поскольку хлебозаготовки 1932 г. лишали колхозников и единоличников необходимого им для пропитания хлеба, они нашли еще один метод «компенсации за неоплаченный труд» — воровство общественного зерна. В соответствии с сообщениями ОГПУ и милиции, большинство правонарушений в 1932 г. со стороны «непокорных крестьян» было связано именно с этим преступлением, причем расхищали зерно как индивидуально, так и большими группами. «Незаконное расхищение» зерна, предназначенного для государственных закромов, подобно эпидемии, поразило деревню на протяжении всего 1932 г.172 Крестьяне обычно по ночам ножницами, серпами и косами срезали колосья, уносили с полей скошенные снопы пшеницы и ржи, воровали зерно из-под молотилок. На косьбе, скирдовании и обмолоте они тайком насыпали зерно в специально пришитые к одежде карманы173. Органы ОГПУ сообщали руководству страны о фактах «организованных нападений на колхозные поля», доходивших в отдельных случаях «до открытых столкновений с охраной»174.

Чтобы представить масштабы явления, можно напомнить, что в августе 1932 г. в сельских районах Северо-Кавказского края за 10 дней было поймано 830 человек за спекуляцию зерном и его воровство на колхозных полях, в октябре того же года эта цифра выросла до 1133 человек175. В ноябре 1932 г. только в Шахтинском районе инциденты, связанные с воровством зерна, утроились176. За период с 1 ноября по 10 декабря 1932 г. в сельских районах Северо-Кавказского края было обнаружено «4764 ямы и 238 "черных амбаров", из которых изъято зерна 93108 цент[неров]»177. Как было засвидетельствовано секретарями райкомов партии перед

135

Кагановичем и Микояном в ноябре 1932 г., в сокрытии зерна были уличены не только рядовые колхозники и единоличники, но и очень часто секретари местных партячеек, председатели колхозов и бригадиры. Так, например, широкий резонанс получило дело 29-летнего секретаря партийной организации станицы Отрадной Тихорецкого района Н. В. Котова, уроженца Дона, героя Гражданской войны. Он приостановил выполнение плана хлебозаготовок и проавансировал колхозников зерном в размере, превышающем установленную норму. Котов и его ближайшие помощники были приговорены к расстрелу178. В этом же ряду были широко распространенные в колхозах Поволжья, Дона и Кубани факты использования собранного хлеба на общественное питание колхозников. В колхозах стремились как можно больше пустить зерна на общественное питание и выдать авансом на трудодни.

Сталинское руководство оправданно считало, что в 1932 г. воровство «социалистической собственности» приобрело масштаб подлинной эпидемии. И у историков нет сомнений на этот счет. Даже самые критически настроенные к сталинистам и симпатизирующие земледельцам исследователи признают достоверность содержащихся в официальных источниках сведений о воровстве в колхозах. Они верно заключают, что данный факт стал закономерным ответом казаков и крестьян государству на его трехлетнюю политику принудительных хлебозаготовок179. Крестьянское воровство расценивается ими как оправданное средство «самообороны» от голода. В частности, противодействие местных руководителей хлебозаготовкам И. Е. Зеленин вполне справедливо определяет как «естественное стремление» не допустить голода180. Еще одним важным источником наряду с докладами агентов ОГПУ, партийных работников, начальников политотделов МТС, подтверждающим идею о крестьянском воровстве зерна как способе самозащиты перед надвигающейся голодной катастрофой, являются свидетельства очевидцев. В них содержится немало примеров отчаянной борьбы казаков и крестьян за хлеб, чтобы избежать, по меткому выражению одного из свидетелей, «казни голодом»181. Их достоинство состоит в том, что они сообщают мельчайшие подробности самой «техники воровства», иной раз даже с оттенком гордости за проявленную смекалку (протаскивание зерна в дом, внешне закрытый наглухо, и т. д.)182. Единственный момент, который менее ясен исследователям в данном сюжете, это каков был процент «государственного зерна», захваченного крестьянами в 1932 г. в результате вышеизложенных действий. Таким образом, факт массо

136

вого расхищения крестьянами предназначенного в счет выполнения плана хлебозаготовок зерна не может вызывать сомнений.

Когда «секретариат тов. Сталина» поручил Морозовскому райкому расследовать обстоятельства направленных на его имя жалоб местных колхозных лидеров на завышенный характер хлебозаготовительных планов, он развернул кампанию против жалобщиков и других колхозных руководителей, инкриминируя им воровство общественного зерна. Созданная комиссия проводила обыски в домах заподозренных активистов и находила там хлеб. Чтобы оправдаться перед вышестоящим руководством за инцидент с бывшим секретарем партячейки станицы Отрадной Н. В. Котовым, расстрелянным за противодействие хлебозаготовкам и пользовавшегося огромным авторитетом у колхозников, райкомом была проведена специальная акция по его развенчанию. Документы свидетельствуют: «Приняли семью Котова... Семья буквально пухлая от голода. Когда обработали его сынишку шестнадцати лет, он одну ямку показал, ровно 49 пудов 20 фунтов, и другую ямку, в степи, за 18 километров от станицы, еще урожая тридцать первого года. Ячмень чистый, как золото, и ямки во дворе чистой пшеницы 105 килограммов»183. О данных фактах население района было широко оповещено по радио.

Секретари райкомов партии Северо-Кавказского края, собранные в ноябре 1932 г. на совещание с участием Кагановича, Микояна и Шеболдаева, имели возможность оправдаться за допущенные срывы в выполнении планов хлебозаготовок ссылкой на массовое воровство колхозников. Но после четырех лет хлебозаготовительных кампаний им было трудно делать это, так как они уже были обязаны учитывать данное обстоятельство заранее и принимать в кратчайший срок соответствующие меры. В ситуации 1932 г. им было легче свалить вину за невыполнение хлебозаготовок на плохую погоду, чем на собственные промахи или действия вверенных им колхозников.

В начале марта 1933 г. секретари райкомов и начальники политотделов МТС собрались снова, чтобы обсудить меры по активизации работы по поиску разворованного зерна. При этом они руководствовались установкой сверху о необходимости борьбы буквально за каждое зернышко, которое пойдет на семена или общественное питание работникам на колхозных и совхозных полях.

Весной 1933 г. местные партийные кадры прежде всего резко негативно смотрели на единоличников, которые, на их взгляд, в первую очередь были замешаны в воровстве общественного зерна.

137

Типичным в этом плане было мнение одного их активистов Ейского округа, выступившего против приема в колхоз единоличников, изъявивших подобное желание. «У нас имеется значительное количество единоличников и значительное число исключенных из колхозов, которые ведут паразитический образ жизни, которые занимались грабежом, воровством», — указывал он184. Все источники убедительно подтверждают, что весной 1933 г. в эпицентрах голода именно семьи единоличных крестьян умирали в первую очередь.

То, что единоличники воровали зерно, не вызывает сомнений, точно так же, как и воровство колхозников. И здесь не было ничего сверхординарного, тем более связанного со статусом колхозника или единоличника. Воровство в период голода — веками освященный, универсальный метод выживания крестьянских семей. Например, в 1921-1922 гг. оно получило повсеместное распространение185. Голодающие люди во всем мире, особенно изнуренные матери, идут на риск воровства у таких же, как они, несчастных соседей, когда они и их дети оказываются между жизнью и смертью, достигнув критической черты. Нередко они платятся за это жизнью, поскольку застигнутых на месте воров, как правило, калечили и забивали до смерти.

Особенностью Северо-Кавказского края, в отличие от Украины и Поволжья, было наличие там особой сельской категории населения — иногородних. Именно из них, как правило, были укомплектованы кадры местных ОГПУ, партийных органов. В большинстве своем они предвзято относились к казачеству, помня старые обиды, свое неравноправное положение в дореволюционный период186. Многие из местных партийных активистов, выходцев из иногородних, согласились бы с председателем сельского совета Майкопского района, заявившим в 1925 г., что призыв партии повернуться «лицом к казачеству» есть «большая ошибка». В июне 1925 г. в антисоветски настроенном Сулинском округе несколько партийных активистов приняли совместное решение, что «новый аграрный курс не касается нашего района». В этом же году секретарь сельской партячейки Кубанского района подытожил отклики коммунистов — неказаков, работающих в казацкой твердыне: «Мы не для того боролись семь лет, чтобы сдаться теперь»187. Еще более резко высказался другой активист, Югаров, на состоявшейся в июне 1925 г. конференции по обсуждению казачьего вопроса: «Если бы это зависело от меня, то я бы отправил их всех как бесполезных элементов в Мурманск. Иначе они будут продолжать

138

дальше осложнять нашу работу»188. Некоторые активисты были недовольны наказаниями, которые были назначены казакам в 1928 г. за невыполнение государственных налоговых обязательств. Один из кубанских активистов заметил по этому поводу: «Очень жаль, что не вызвали меня свидетелем. Я бы предложил тогда дать им не менее пяти лет. Некоторых из них следовало бы расстрелять, чтобы и духу их не было в нашей станице»189. В конце января 1933 г. агенту ОГПУ было поручено наблюдение за одной казачьей семьей с целью выяснения, действительно ли она находится в затруднительном положении, а не симулирует его. Агент жил с семьей в течение пяти дней, и в это время «семья ничего не ела». Когда же на шестой день он решил внезапно нагрянуть с проверкой, то обнаружил «в доме свежий печеный хлеб», что, по мнению сталинистов, подтвердило факт умышленного и организованного сопротивления казачества политике партии190. Таким образом, особая предвзятость партийного актива из числа иногородних к казачеству наложила свой отпечаток на характер хлебозаготовительной кампании 1932 г. и дальнейших действий в голодающих станицах Дона и Кубани.

Доклады ОГПУ пестрят многочисленными точными цифрами изъятого у колхозников зерна в ходе проведенных операций, типа: «по данным на 14 часов 5 ноября [...] в результате оргмероприятий райаппаратов и опергрупп по 9 районам Кубани обнаружено, изъято укрытого хлеба 2335,6 центнера»191. Возможно, что конкретные цифры конфискованного зерна, привлеченных к ответственности за спекуляцию или за обнаружение скрытых ям с зерном крестьян несколько преуменьшены. Сюда следует включить и зерно, расхищенное в период уборочной страды и хлебозаготовительной кампании. Но и эти цифры дают представление о масштабах данного явления и проделанной работы официальных властных органов. Тщательный анализ количества конфискованного зерна в контексте 1932-1933 гг. был вполне закономерен. Чтобы выполнить план, необходимо было учесть «все до зернышка». Поэтому весной 1933 г. при перевозке семенного материала зерно дважды взвешивалось — до его отправки и по прибытии к месту назначения. Учитывался каждый килограмм, потерянный при перевозке.

Начальники политотделов МТС в своих докладах указывали на факт массового воровства зерна в колхозах как на одно из серьезных препятствий, которое преодолевалось с большевистской решимостью192. Они подробно описывали методы, использованные для борьбы с ним, в том числе вознаграждение гражданам,

139

указавшим на ямы с зерном и т. д. Подобно агентам ОГПУ, они детально освещали в своих итоговых докладах сроки проведенных операций по поиску ям, приводили точные цифры обнаруженного зерна, его сорт. Начальники политотделов пытались представить себя как последовательных сталинистов, решительно борющихся с расхитителями общественной собственности.

Во время уборочной 1932 г. факты хищений зерна и «саботажа» полевых работ в первую очередь получили распространение в тех колхозах, где в 1931 — начале 1932 г. имели место наибольшие перегибы в коллективизации и хлебозаготовках, то есть принудительное обобществление скота, конфискации имущества и продовольствия за невыполнение плана хлебозаготовок и засыпки семян, выселения, раскулачивание. Данная ситуация сложилась в большинстве кантонов Республики немцев Поволжья, правобережных районах Нижне-Волжского края и левобережных районах Средне-Волжского края, а также в основных зерновых районах Дона и Кубани. В 1931 г., например, на Нижней и Средней Волге в колхозах, оказавшихся в зоне засухи, хлеб, предназначенный на оплату трудодней колхозников, ушел в хлебозаготовки и на семена, и зимой 1931—1932 гг. там сложилось самое напряженное положение. В колхозах этих районов в зимние месяцы погибло самое большое количество скота, и наибольшим был отток из деревень трудоспособного населения. Не сумев из-за недостатка тягла, напряженного продовольственного положения, слабой организации труда, не совсем благоприятных погодных условий, усугубивших ситуацию, качественно провести сев, а затем и другие полевые работы, данные колхозы вполне закономерно в итоге получили низкие урожаи. Так, например, в Самойловском районе Нижне-Волжского края, по сообщению инструктора президиума ВЦИК Шутова, весенний сев 1932 г. в силу указанных выше причин продолжался в течение 64 дней вместо 10-15 по плану. «Сеяли только для того, чтобы посеять, не обращая внимания на то, что получится в результате позднего сева. Преступное замедление весеннего сева потянуло за собой всю цепь летне-осенних работ к позорному срыву. Уборка проводилась через пень-колоду, с большими потерями. Хлеб убирали до 26 декабря», — констатировал Шутов193.

Для ослабленных в 1931 г. колхозов спущенные сверху планы хлебозаготовок 1932 г. должны были изъять от ожидаемых валовых сборов зерновых в среднем 40-50 % зерна и на оплату трудодней в самом лучшем случае, при условии качественной уборки, должно было остаться примерно до 1 килограмма зерна на трудо

140

день. Чтобы получить этот хлеб, колхозникам необходимо было напряженно и добросовестно работать. Но у них не было уверенности, что даже это небольшое количество хлеба они получат на трудодни. Пример 1931 г. с ударниками, заработавшими сотни трудодней и голодавшими затем зимой 1931-1932 гг. наравне со всеми остальными колхозниками, отчетливо стоял перед глазами. Поэтому более верным расчетом, более надежным, чем добросовестный труд за палочки и крохи хлеба, было хищение колхозного зерна во время его уборки. Таким образом, в период уборочной 1932 г. наиболее явные факты хищений общественного зерна и нежелание добросовестно убирать хлеб получили распространение в тех районах и колхозах, где оказались наиболее сильны издержки коллективизации и в наибольшей степени проявились последствия хлебозаготовок 1931 г. Реакция подавляющего большинства колхозов Поволжья, Дона и Кубани в отношении спущенных сверху планов хлебозаготовок была резко отрицательной и адекватной с точки зрения имеющихся в распоряжении крестьян возможностей.

§ 3. Хлебозаготовки по принципу продразверстки

Поскольку планы хлебозаготовок были чрезвычайно напряженными и их выполнение натолкнулось на массовое крестьянское сопротивление, основным средством решения данной проблемы для сталинского руководства стало государственное насилие. Подавление крестьянского протеста всей мощью репрессивного аппарата Советского государства — таков путь, избранный им в 1932 г. в ходе хлебозаготовительной кампании. Хлебозаготовки 1932 г. проводились по принципу продразверстки, то есть решительно и любой ценой194.

Для пресечения массового воровства колхозного зерна в распоряжение местной власти было предоставлено мощное средство.

7 августа 1932 г. ЦИК СССР принял написанный Сталиным закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности», названный в народе законом «о пяти колосках»195.

8 докладе на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников Каганович назвал его «великим законом». Он подчеркнул, что, опираясь на него, «мы показали, что государство тот хлеб, который оно намечает по плану, заготовит»196. Сталинский ответ крестьянским «парикмахерам», как называли тогда в прессе расхитителей кол

141

хозного зерна, предусматривал за хищения колхозного имущества высшую меру наказания — расстрел, а при смягчающих обстоятельствах — его замену лишением свободы на срок не менее 10 лет. Амнистия по этим делам запрещалась197. Сразу же в сельских районах начались судебные процессы над пойманными ворами. Местная печать публиковала фамилии крестьян, приговоренных к расстрелу и 10 годам тюремного заключения за воровство колхозного хлеба с полей198. Вместе с тем нередко наблюдались случаи отказа судей выносить подобные приговоры пойманным с горстями колхозного зерна крестьянам. Таких судей местная и центральная печать клеймила позором, поскольку они «своей пра-вооппортунистической практикой» помогали «кулаку»199.

Старожилы поволжских деревень вспоминали, как пойманных с горстью зерна голодающих крестьян безжалостно осуждали по сталинскому закону «о пяти колосках». «Вон он, вон он задержался. Вон он, вон он побежал. Десять лет ему дадите, колоски он собирал», — родилась невеселая поговорка, запечатлевшая в народном сознании этот трагический факт в истории российской деревни200. Очевидцы вспоминали, что были случаи, когда, после осуждения взрослых по Закону от 7 августа 1932 г., оставшиеся без родителей дети умирали от голода201. На 1 января 1933 г. по РСФСР по этому закону осуждены 54 645 человек, из них 2100 человек расстреляны202.

Перед местным руководством встала задача переломить настроения части партийно-хозяйственного актива, сомневающегося в реальности спущенных сверху планов. Необходимо было заменить тех работников, которые пытались противодействовать их выполнению, а также проявляющих нерешительность в использовании насильственных мер в деревне. В краевой печати развернулась активная пропагандистская кампания против коммунистов, руководителей колхозов, сельсоветов, сомневающихся в реальности плана хлебозаготовок. На первые полосы газет выносились призывы типа: «Кто не выполняет плана хлебозаготовок, тот действует на руку врагам партии и революции»203. В отношении руководящих работников районов, колхозов, сельсоветов, не обеспечивавших выполнение плана хлебозаготовок, стали широко применяться репрессивные меры. Их снимали с должностей, исключали из партии и, как правило, отдавали под суд204. Особенно решительно пресекались все попытки использовать хлеб собранного урожая на внутриколхозные нужды. Например, постановлением бюро Лопатинского РК ВКП(б) Нижне-Волжского края от 21 ок

142

тября 1932 г. предложено «фракции РИКа отменить вынесенное РИКом решение о полном создании школьных фондов за счет колхоза как политически неправильное и направленное против хлебозаготовок»205.

На Северном Кавказе апробирована такая мера «воздействия» на «саботажников» хлебозаготовок, как занесение селений на «черную доску». В этом случае немедленно прекращался подвоз товаров в селение, а также кооперативная и государственная торговля, все наличные товары вывозили из соответствующих кооперативных и государственных лавок. Запрещалась и колхозная торговля как для колхозов и колхозников, так и для единоличников. Одновременно приостанавливалось всякого рода кредитование и проводилось досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств колхозов, колхозников и единоличников. Кроме того, соответствующие органы должны были провести «проверку и очистку» «кооперативных и государственных аппаратов от всякого рода чуждых и враждебных элементов», «организаторов срыва хлебозаготовок», с их «изъятием из села как контрреволюционных элементов». Например, 10 декабря 1932 г. уполномоченный по хлебозаготовкам в Каневском районе Северо-Кавказского края сообщал секретарю крайкома Б. П. Шебол-даеву, что благодаря его активности «все колхозы вывезли все наличие зерна». К саботажникам, в том числе к райпрокурору, проводившему «оппортунистическую политику», по его инициативе приняты «необходимые меры»: 9 человек приговорены к расстрелу «за воровство хлеба», одна станица занесена на черную доску. В сообщении приводились факты изъятия у колхозников не только зерна, но и продукции, выращенной на огородах206.

Хотя Центральный Комитет ВКП(б) внимательно следил за ходом хлебозаготовок и постоянно подталкивал местное руководство к более решительным действиям, план хлебозаготовок все-таки не выполнялся, как в Поволжье, так и на Дону и Кубани. Поэтому в ноябре и особенно в декабре 1932 г. ЦК инициировал в эпицентрах крестьянского сопротивления новый нажим на крестьянство.

Основным проводником массовых репрессий в деревне, их надежным механизмом стали чрезвычайные комиссии, направленные осенью 1932 г. в основные зерновые районы. Решение об их создании на Украине и Северном Кавказе принято Политбюро ЦК ВКП(б) 22 октября 1932 г. «в целях усиления хлебозаготовок»; первую из них возглавил Молотов, вторую — Каганович. Персо

143

нальный состав северокавказской комиссии был определен в начале ноября; в нее вошли: М. А. Чернов (комитет заготовок), Т. А. Юркин (наркомат совхозов), А. И. Микоян (наркомат снабжения), Я. Б. Гамарник (политуправление РККА), М. Ф. Шкиря-тов (ЦК ВКП(б), Г. Г. Ягода (ОГПУ), А. В. Косарев (ЦК ВЛКСМ). Персональный состав комиссии Молотова не был установлен, фактически в ее работе принимал участие Каганович — секретарь ЦК ВКП(б), а с декабря 1932 г. — и заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП (б). В конце ноября 1932 г. для поездки в Поволжье создана комиссия во главе с секретарем ЦК ВКП(б) и КП(б)У П. П. Постышевым, в состав которой вошли также Зыков, Гольдин и Шкляр207.

Сигналом к новой атаке на деревню стало постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 14 декабря 1932 г. «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области». В нем открыто заявлено о главной причине невыполнения плана хлебозаготовок — «кулацком саботаже контрреволюционных элементов».

Постановление предусматривало под личную ответственность первых секретарей Украины, Северного Кавказа и Западной области завершить выполнение плана хлебозаготовок в течение января 1933 г. Для этого следовало развернуть активные репрессивные меры против «саботажников хлебозаготовок», к числу которых были отнесены кулаки, бывшие офицеры, петлюровцы, сторонники Кубанской Рады и т. д. По мнению Центра, они «засели» в районных парторганах и в руководстве колхозов и «саботировали» хлебозаготовки. Поэтому, чтобы «сломить саботаж», к ним необходимо применить все предусмотренные законом меры, в том числе «заключение в концлагерь», и высшую меру наказания «к наиболее злостным из них»208.

Постановление содержало пункт о выселении «в кратчайший срок в северные области СССР из станицы Полтавской, "как наиболее контрреволюционной", всех жителей, за исключением действительно преданных Советской власти и не замешанных в саботаже хлебозаготовок колхозников и единоличников». После выселения предполагалось заселить эту станицу Северо-Кавказского края «добросовестными колхозниками-красноармейцами». Автором этой дикой меры был Л. М. Каганович, возглавлявший чрезвычайную комиссию по хлебозаготовкам на Северном Кавказе.

Кроме того, согласно постановлению, выселению «в северные области наравне с кулаками» подлежали коммунисты, осужденные «за саботаж хлебозаготовок и сева».

144

В постановлении причиной невыполнения хлебозаготовительных планов ЦК ВКП(б) впервые названа «легкомысленная, не вытекающая из культурных интересов населения, небольшевистская "украинизация" почти половины районов Северного Кавказа», происшедшая по вине краевых органов. Она якобы и дала «легальную форму врагам Советской власти для организации сопротивления мероприятиям и заданиям Советской власти со стороны кулаков, офицеров, реэмигрантов-казаков, участников Кубанской Рады и т. д.» Чтобы искоренить ее и разгромить «сопротивление хлебозаготовкам кулацких элементов и их "партийных" и беспартийных прислужников», постановление требовало от местных властей немедленного перевода на Северном Кавказе делопроизводства советских и кооперативных органов «украинизированных» районов, а также всех издающихся газет и журналов с украинского языка на русский, «как более понятный для кубанцев», а также подготовить и к осени «перевести преподавание в школах на русский язык»209.

16 декабря 1932 г. бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) утвердило конкретные меры по выполнению вышеназванного постановления ЦК и СНК. В принятом постановлении «О ходе хлебозаготовок» фактически санкционировались сверхплановые дозаготовки в крае, что означало очередной виток массовых репрессий крестьянства и казачества. Согласно постановлению выполнившим план колхозам, станицам вменялось «продолжать хлебозаготовки до выполнения плана хлебозаготовок по району в целом». При этом единоличники подлежали высылке за пределы края в случае невыполнения ими хлебозаготовительного плана. Постановление санкционировало решение ЦК и СНК о выселении жителей станицы Полтавской «за саботаж хозяйственных мероприятий Советской власти». За срыв хлебозаготовок данным постановлением бюро крайкома снимались со своих постов и исключались из партии четыре секретаря райкомов (Леоно-Калитвенского, Невинномысского, Армавирского, Ейского).

Пункты постановления санкционировали полный беспредел местных активистов и уполномоченных в деле выколачивания из села продовольственных запасов. Например, пункт 4 обязывал районные организации, «у которых особо широко было распространено хищение хлеба с полей, развернуть широкую работу по сбору и выявлению расхищенного колхозниками и единоличниками хлеба и сдаче его государству в счет плана хлебозаготовок, доводя в необходимых случаях обязательные задания до бригады и

145

применяя меры репрессий (в частности, натуральный штраф мясом в размере мясных поставок и др.), вплоть до исключения из колхозов и предания суду лодырей и расхитителей, злостно разворовывавших и упорно скрывающих хлеб, не выполняющих задания бригады по сдаче хлеба, взыскивая с исключенных из колхозов все обязательства государству и задания по хлебу как с единоличников».

Пункт 5, с одной стороны, запрещал районам, не выполнившим план хлебозаготовок, образовывать какие-либо фонды, а с другой — им вменялось в «обязательном порядке» провести «дополнительные» (сверх плана) заготовки «по отдельным районам и колхозам, выполнившим план».

Следуя букве постановления ЦК и СНК от 14 декабря 1932 г., крайком констатировал факт существования на Кубани «организованного кулачеством контрреволюционного саботажа» и потребовал от всей краевой парторганизации» проведения «беспощадной борьбы» с организаторами «контрреволюционного саботажа и срывщиками мероприятий по хлебозаготовкам». Для этого в деревню направлялись 300 уполномоченных. Репрессии должны были коснуться 5-7 % колхозников, которых «за саботаж хлебозаготовок» следовало исключать из колхоза и применять к ним пункт 4 настоящего постановления210.

Самым трагическим фактом «хлебозаготовительного беспредела» в Северо-Кавказском крае стало поголовное выселение (депортация) жителей трех казачьих станиц (Полтавской, Мед-ведовской и Урупской), «участвовавших в саботаже», на Север и заселение их колхозниками с Севера и демобилизованными красноармейцами. В них проживали 47,5 тыс. человек, а были высланы — 45,6 тыс. человек. После депортации станица Полтавская была переименована в Красноармейскую, а Урупская — в Советскую. Всего же на «черную доску» было занесено 15 казачьих станиц211.

Подобные меры в значительной степени определялись традиционной неприязнью большевиков к казачеству. И это следует особо подчеркнуть. Помня об активном участии большинства кубанских, донских и терских казаков в белом движении в годы Гражданской войны, сталинское руководство усматривало в казачьих станицах гнезда «кулацко-казачьей контрреволюции», отождествляя казачество с кулачеством. При этом особое внимание уделялось ситуации на Кубани. Подавление развернувшегося там казачье-крестьянского сопротивления имело для сталинистов большое символическое значение. Именно на Кубани это сопро

146

тивление приобрело наиболее активный характер. Причем его участниками были в большинстве своем бывшие «белоказаки». И это сопротивление проходило, несмотря на то что на Кубань, в гораздо большем количестве, чем на Дон, были завезены трактора, а также созданы там многочисленные машинно-тракторные станции212. С точки зрения сталинистов, Кубань была как бы показательным полигоном, где испытывалась на прочность Советская власть. На нее «смотрела вся страна»213. Поэтому направленный туда «сталинский апостол» Каганович энергично нацеливал местное руководство на применение самых крайних мер против казаков — «саботажников хлебозаготовок»214.

Когда он приехал в Северо-Кавказский край, то во всех выступлениях, касаясь вопроса «кулацкого саботажа» хлебозаготовок, прежде всего обращал внимание на казачьи станицы. Например, в речи на совещании секретарей РК ВКП(б) 2 ноября 1932 г. он открыто пригрозил кубанскому казачеству репрессиями, подчеркнув: «Надо, чтобы все кубанские казаки знали, как в 1921 году терских казаков переселяли, которые сопротивлялись Советской власти. Так и сейчас — мы не можем, чтобы кубанские земли, земли золотые, чтобы они не засевались, а засорялись, чтобы на них плевали, чтобы с ними не считались [...] вам не нравится здесь работать, мы переселим вас»215. Эта угроза не осталась декларацией. Уже на том же совещании 2 ноября, когда решено наиболее отстававшие в хлебозаготовках станицы заносить на «черную доску» и оказывать на их население особенно сильный нажим, Каганович услышал чей-то голос с места о том, что «на Северном Кавказе самая тяжелая станица Полтавская, самая контрреволюционная, откуда все исходит». Имелось в виду, что многие ее жители в прошлом были активными участниками белоказачьего движения, а после окончания Гражданской войны продолжали вооруженную борьбу с Советской властью. Именно в этой станице в конце 1931 г. за срыв плана хлебозаготовок был распущен колхоз «Черный прапор».

Через три недели, 24 ноября, на заседании бюро крайкома Каганович узнал, что в казачьей станице Полтавской план хлебозаготовок так и не выполнен, за что она и была занесена на «черную доску». Когда же выяснилось, что и к середине декабря Полтавская по-прежнему среди отстающих, по инициативе Кагановича Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о поголовном выселении жителей этой казачьей станицы на Север. Вслед за этим, как отмечалось, последовало выселение казаков из кубанских станиц Медведовс

147

кой, Урупской, Уманской и др. Началось массовое переселение казачества и крестьянства в отдаленные районы Севера216.

Таким образом, в ходе хлебозаготовок на Северном Кавказе удар направлялся в целом против крестьянства, но прежде всего против казачества. Этим и объясняется, что в 1933 г. в наиболее тяжелом положении оказались казачьи районы Кубани, Дона и Ставрополья.

Масштабы репрессий в ходе хлебозаготовительной кампании регулировали лично И. В. Сталин. Так, например, 29 ноября

1932 г. он направил шифрограмму ПП ОГПУ Украины, Севкав-края, Средней и Нижней Волги, Западной Сибири, Урала, Западной и Московской областям с предложением от имени ЦК «немедленно выслать в секретный отдел ЦК копии тех допросов и сообщений о саботаже хлебозаготовок, вредительстве в колхозах и расхищении общественного и государственного имущества в колхозах и совхозах, какие представляют интерес с точки зрения извлечения поучительных выводов»217. Именно по указанию Сталина принято 14 декабря 1932 г. совместное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной Сибири», определившее жесткие сроки (к 10-15 января

1933 г.) завершения хлебозаготовок, «не останавливаясь перед применением высшей меры наказания» к их «саботажникам»218.

О том, как и какими методами выполнялись директивы Центра, к каким чудовищным репрессиям прибегали хлебозаготовители и уполномоченные по хлебозаготовкам, чтобы обеспечить выполнение плана, можно судить по письмам М. А. Шолохова Сталину весной 1933 г. Остановимся на одном из них, отправленном из станицы Вешенской 4 апреля 1933 г. и не случайно ставшем достоянием российских историков только в условиях гласности. Писатель информировал Сталина, что Вешенский район Северо-Кавказского края, как и многие другие, не выполнил (по объективным причинам) плана хлебозаготовок и не засыпал семена. Районная комиссия значительно завысила урожайность (до 82 тыс. тонн вместо фактической 56-57 тыс. т). К тому же в августе в течение трех недель шли дожди, погубившие десятки тысяч центнеров хлеба. К середине ноября удалось выполнить план хлебозаготовок на 82 %. Крайком партии в этой связи направил в Вешенский район своего уполномоченного Г. Ф. Овчинникова, который дал установку «Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!». Начались массовые обыски с изъятием всего обнаруженного хлеба, в том числе и получен

148

ного крестьянами на трудодни в счет 15-процентного аванса. Ночью колхозников по одному вызывали в Комитет содействия хлебозаготовок (Комсод) для «допроса с пристрастием», чтобы выяснить, где спрятан хлеб. «Применяли пытки, — писал Шолохов, — между пальцев клали карандаш и ломали суставы, а затем надевали на шею веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить». «В Грачевском колхозе уполномоченный РК подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжая допрашивать полузадушенных, потом тащил на ремне к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льдину на колени и продолжал допрос».

И далее: «Людей пытали, как во времена средневековья, и не только пытали в Комсодах, превращенных буквально в застенки, но и издевались над теми, кого пытали». За несдачу хлеба колхозников выселяли из домов, распродавали за бесценок все имущество. «Было официально и строжайше воспрещено остальным колхозникам пускать в свои дома ночевать или греться выселенных [...]». «Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью — будет сам выселен с семьей. И выселяли только за то, что какой-нибудь колхозник, тронутый ревом замерзших детишек, пускал своего выселенного соседа погреться. 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице [...]. Представители сельских советов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы. Я видел такое, что нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском Лебяжеского колхоза, ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве можно так издеваться над людьми?»

«В конце января или в начале февраля в Вешенскую приехал секретарь Крайкома Н. Н. Зимин... После этого по району взяли линию еще круче. И выселенные стали замерзать. В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь она ходила по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили, боясь, как бы самих не выселили. Под утро ребенок замерз на руках матери». «Число замерзших не установлено, так как этой статистикой никто не интересуется; точно так же, как никто не интересуется количеством умерших от голода. Бесспорно одно: огромное количество взрослых и "цветов жизни" после двухмесячной зимовки на улице, после ночевок на снегу уйдут из этой

149

жизни с последним снегом. А те, которые останутся в живых, будут полукалеками».

«Но выселение еще не самое главное», — писал Шолохов. И после этого перечислил 16 способов пыток колхозников, при помощи которых было добыто 593 т хлеба. «Примеры эти можно бесконечно умножать. Это — не отдельные случаи загибов, — утверждал писатель, — это указанный в районном масштабе "метод" проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытали все эти "методы" на себе и после приходили ко мне с просьбами "прописать про это в газету"».

Аналогичные методы, по словам Шолохова, применялись и в Верхне-Донском районе, где уполномоченным крайкома был тот же Овчинников, «являющийся идейным вдохновителем этих жутких издевательств». И конечный результат тоже одинаков: «В Вешенском районе, — писал Шолохов, — как и в других, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники, [...] 99 процентов трудящегося населения терпят страшное бедствие»219.

На Нижней и Средней Волге события разворачивались примерно по тому же сценарию, что и на Северном Кавказе, но лишь с небольшим отличием.

Сталинское руководство оказывало давление на местные партийные органы Поволжья и с помощью информации о принятых им мерах на Кубани. В частности, в начале ноября 1932 г. Сталин и Молотов направили в Средне-Волжский крайком ВКП(б) телеграмму, в которой подробно излагались действия на Кубани комиссии ЦК партии, возглавлявшейся секретарем ЦК Кагановичем. В ней сообщалось о репрессиях, предпринятых на Кубани этой комиссией в отношении не выполнивших планы хлебозаготовок кубанских станиц. В телеграмме говорилось, что «ЦК и СНК обязывает Вас (то есть крайком) немедля предупредить названных в вашей телеграмме секретарей и предрайисполкомов отстающих районов, что в случае неприятия ими срочных мер по поднятию хлебозаготовок в продолжение первой половины ноября, ЦК и СНК будут вынуждены поставить вопрос об их исключении из партии»220. Тогда же, в начале ноября 1932 г., подобного содержания телеграмма была направлена ЦК ВКП(б) руководству Нижне-Волжского края. Ее содержание было сообщено всем райкомам партии. В ней, в частности, говорилось: «ЦК и СНК предупреждает крайком, что ссылки на цифры об урожайности, как причину невыполнения установленного плана, не могут быть приняты во

150

внимание, так как эти цифры явно преуменьшены и рассчитаны на обман государства [...] если в кратчайший срок не будет организован в крае действительный перелом в хлебосдаче», ЦК и СНК «будут вынуждены прибегнуть к мерам репрессий, аналогичным репрессиям на Северном Кавказе». В телеграмме особо указывалось на необходимость выполнения плана хлебозаготовок по пшенице. В ней предупреждались руководители отстающих районов, фамилии которых были сообщены Центральному Комитету решением крайкома партии от 26 октября 1932 г. В телеграмме говорилось также, что в случае неприятия ими срочных мер по активизации хлебозаготовок «ЦК и СНК будут вынуждены поставить вопрос об их исключении из партии»221.

В ответ на указанную телеграмму, желая показать свое стремление твердо и решительно выполнять установки партии, бюро Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) 10 ноября 1932 г. приняло специальное постановление «О ходе хлебозаготовок». В нем отмечалось, что «ввиду позорного срыва выполнения планов» Нижне-Чирскому, Клетскому, Мало-Сердобинскому районам объявлялся экономический бойкот. В районы полностью прекращался завоз товаров. Их руководство объявлялось «чуждыми и вредными элементами» и подвергалось репрессиям. В эти и другие районы для ускорения выполнения плана хлебозаготовок направлялись 38 уполномоченных крайкома и крайисполкома222.

Аналогичным постановлением на Средней Волге «за медлительность в организации выполнения планов хлебозаготовок» серьезные партийные взыскания получили секретари Кузнецкого, Николо-Пестровского, Пономаревского и Нижне-Ломовского райкомов партии. Крайсуду и крайпрокуратуре предписывалось выслать в эти районы выездные сессии для проведения показательных судов над виновными в срыве хлебозаготовок223. Решительные меры применялись к тем руководителям колхозов, сельсоветов, которые пытались распределять хлеб собранного урожая в первую очередь на внутриколхозные нужды. Их снимали с работы, исключали из партии и отдавали под суд224.

Широкое распространение получили насаждаемые сверху райкомами и райисполкомами «встречные планы», когда колхозы, выполнившие план, должны были организовать «красные обозы» со сверхплановым хлебом. Руководство некоторых колхозов выступало против «встречных планов», за что председателей колхозов, сельсоветов исключали из партии и судили225. Местные газеты пестрели призывами: «Поднять ярость колхозных масс про

151

тив зажимщиков хлеба»226. Крайкомы партии давали директивы судебным органам в трехдневный срок рассматривать дела о невыполнении колхозами и единоличными хозяйствами планов хлебозаготовок.

Масштабы развернувшихся репрессий и насилия не могли не вызвать сомнений и колебаний у части партийного и советского актива, рядовых комсомольцев и коммунистов в правильности политики партии, проводившейся в деревне. Развеять эти сомнения и укрепить веру коммунистов, руководящего состава районов, колхозов, сельсоветов в правильности партийной линии в деревне призвана статья секретаря ЦК ВКП(б) Постышева, опубликованная 11 ноября 1932 г. в «Поволжской правде», посвященная 15-летней годовщине Октябрьской революции. В ней автор обратился к кадрам с разъяснением причин «временных трудностей», которые возникли в стране в 1932 г. Он указал, что эти трудности были «трудностями роста и трудностями классовой борьбы». «Кулацким элементам, — писал Постышев, — удалось повести за собой часть единоличников и колхозников». Однако «нельзя поддаваться унынию и сомневаться в необходимости классовой борьбы и коллективизации». «Без этого не удастся индустриализация, на основе которой будет укреплена обороноспособность и техническая реконструкция сельского хозяйства»227. Таким образом, в этой статье секретарь ЦК ВКП(б) призвал партийно-хозяйственный актив отбросить все сомнения, не поддаваться унынию, бороться против «кулака» — главного виновника всех бед, во имя высоких целей индустриализации страны. В статье фактически дано идеологическое обоснование сталинской политики хлебозаготовок. В ней разъяснялась необходимость использования принуждения в борьбе за выполнение плана хлебозаготовок, поскольку только таким образом было возможно сломить «сопротивление кулака», организовавшего их «саботаж» и тем самым поставившего под угрозу осуществление грандиозных планов индустриализации страны.

В Поволжье наиболее сложная ситуация с выполнением плана хлебозаготовок сложилась в Нижне-Волжском крае. Несмотря на все усилия, предпринимаемые партийными и советскими органами, он так и не был выполнен. Октябрьский и ноябрьский «штурмы хлебозаготовок», во время которых широко применялись методы принуждения и репрессий к руководителям колхозов, посылались «штурмовые бригады» в отстающие колхозы и т. д., результатов не дали. И это несмотря на то, что «в отдельных рай

152

онах» Нижне-Волжского края выполнение плана хлебозаготовок проходило «почти исключительно за счет принудительного изъятия»228. К этому времени 20 сельских советов (колхозов) семи районов НВК (Урюпинского, Нехаевского, Нижне-Чирского, Клетского, Котельниковского, Самойловского, Мало-Сердобинс-кого) было занесено на «черную доску». Только Республика немцев Поволжья 25 ноября 1932 г. смогла выполнить годовой план. 26 ноября «Поволжская правда» опубликовала рапорт руководства республики, в котором заявлялось о стопроцентном выполнении АССРНП плана хлебозаготовок 1932 г.229

В конце ноября ситуация с выполнением плановых заданий по хлебосдаче государству в большинстве районов Нижне-Волжского края, не входящих в состав Республики немцев Поволжья, еще более обострилась. По состоянию на 6 декабря 1932 г., по данным спецсводки №8 СПО ОГПУ, план хлебозаготовок в НВК был выполнен на 77,1 %230. В районах не был закончен обмолот зерна. Большое количество зерна лежало неубранным на полях и гнило под непрекращающимися дождями. Как уже отмечалось, попытки краевого руководства Нижней Волги в течение октября — ноября 1932 г. с помощью широкого применения репрессий против местного партийно-хозяйственного актива, не обеспечившего выполнения государственных хлебозаготовок, превосходивших по своему размаху аналогичные меры 1931 г., добиться выполнения плана не дали ожидаемых результатов. Дело в том, что в условиях хищений, некачественной уборки урожая в колхозах края местные партийные и советские органы объективно не могли ничего поделать. Они и так делали все возможное: гнали зерно из-под молотилок на элеваторы, перевеивали мякину, приостановили выдачу зерна в счет заработанных колхозниками трудодней. Единственным средством получения дополнительного зерна для выполнения плана хлебозаготовок могло стать его изъятие из той части, которую колхозники получили в начальный период уборки на авансирование трудодней. Кроме того, в ряде колхозов, где организация производства была выше и которые поэтому смогли выполнить первоначальный план и выдать колхозникам какое-то количество зерна на трудодни, также существовал небольшой резерв для выполнения плана. Однако пойти на это — означало бы лишить колхозников минимальных норм хлеба, необходимых для пропитания их семей.

И на такие меры руководство Нижней Волги было вынуждено пойти после приезда в край в начале декабря 1932 г. вышеупо

153

мянутой комиссии ЦК ВКП(б) по вопросам хлебозаготовок во главе с секретарем ЦК партии Постышевым. ЦК и СНК внимательно следили за действиями краевого руководства и всячески подстегивали его активность в направлении использования репрессивных мер по отношению к «саботажникам хлебозаготовок». Так, например, 11 декабря 1932 г. Сталин и Молотов направили в Нижне-Волжский крайком и крайисполком шифрограмму, в которой потребовали арестовать, немедленно судить и «дать пять, лучше десять лет тюремного заключения» председателю Алексе-евского райисполкома Макарову, председателю колхозсоюза Суворову, председателю райснаба Решетникову и заведующему райЗО Сиволапову за то, что они «разъезжали по колхозам и давали распоряжения прекратить хлебосдачу». При этом приговор с мотивировкой следовало «опубликовать в печати»231.

Особую роль в трагических событиях на Нижней Волге в 1933 г. сыграл секретарь ЦК ВКП(б) П. П. Постышев. Прибыв на Нижнюю Волгу по личному указанию Сталина, он охарактеризовал позицию руководства Нижне-Волжского края «либеральной» в борьбе за хлеб. Было указано, что одной из основных причин невыполнения плана хлебозаготовок стало неправильное решение крайкома партии о выдаче колхозникам в счет аванса в период обмолота по 1-1,5 кг зерна на трудодень232. По мнению Постышева, до приезда комиссии ЦК партии хлебозаготовки в Нижне-Волжском крае «находились в руках классового врага»233. Решениями бюро Нижне-Волжского крайкома ВКП(б), на заседаниях которого присутствовали члены комиссии ЦК Постышев, Зыков, Гольдин, за невыполнение плана хлебозаготовок были сняты с занимаемых должностей 9 секретарей райкомов партии и 3 председателя райисполкома234. За неумелое руководство хлебозаготовками освобождается от занимаемой должности секретарь Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) Кенинг. Бюро крайкома партии, на котором присутствовал Постышев, принимает решение о направлении в отстающие по выполнению планов хлебозаготовок районы Нижней Волги выездных сессий крайсуда. Уполномоченные крайкома партии и крайисполкома получают право «снимать с работы, отдавать под суд работников, не обеспечивающих выполнение плана»235. Устанавливалась уголовная ответственность для председателей колхозов, директоров МТС за невыполнение плана хлебозаготовок236. 5 декабря предписывается всем районным прокурорам и народным судам «применять ко всем злостным срывщикам выполнения плана хлебозаготовок [...] максимальные меры репрес

154

сий, в особенности в отстающих районах — с обязательным применением конфискации всего имущества, а в необходимых случаях и ссылки по ст. 61 УК». Местные органы прокуратуры и суда обязывались «производить немедленное изъятие всего обнаруженного хлеба»237. Им давалось право привлекать по ст. 131 УК РСФСР с применением предельной нормы — 10 лет тюремного заключения с конфискацией имущества не только самих «злостных несдатчиков», но и их «пособников»238. В местной краевой и районной печати появились призывы типа: «Каленым железом выжечь из практики хлебозаготовок примиренчество, попустительство кулацкого саботажа хлебозаготовок, отсутствие личной ответственности за порученное дело»239.

Комиссия ЦК ВКП(б) в декабре 1932 г. провела несколько совещаний с партийно-хозяйственным активом Нижне-Волжского края по вопросам хлебозаготовок. Участником одного из таких совещаний в г. Балашове был И. А. Никулин (житель г. Балашова Саратовской области). Он вспоминал: «На совещании выступил Постышев. "Любыми средствами выполнить план хлебозаготовок", — заявил он собравшимся на встречу секретарям райкомов, представителям колхозов. Слово взял секретарь Романовского райкома (на самом деле Турковского. — В. К.): "Товарищ Постышев, мы не сможем выполнить план потому, что мы перевеяли мякину, перемололи очень много соломы, но до плана далеко. Больше нам нечего перемалывать и перевеивать". — "Разве это секретарь райкома партии?" — обратился к залу Постышев в ответ на эти слова. — "Есть предложение освободить его от должности секретаря!" И — его освобождают. Затем выступил другой секретарь райкома. Он сказал: "У нас некоторые колхозы выполнили план, а другие нет. Мы думаем за счет тех, которые выполнили план, взять хлеб". — "Партия не позволит этого делать, чтобы за счет нерадивых трогать хорошие колхозы", — возразил на это Постышев. Но это была фарисейская позиция»240.

Секретарь ЦК партии Постышев в своих выступлениях в местной печати призывал партийные и советские органы усилить организаторскую работу в колхозах. В борьбе за выполнение плана хлебозаготовок им следовало больше опираться на колхозный актив. Он указывал на необходимость продолжать заготовки в тех колхозах, которые еще не выполнили план и, на словах, выступал против того, чтобы брать хлеб у выполнивших план колхозов241. Однако реальность была такова, что взять хлеб можно было как раз в колхозах, выполнивших план и засыпавших семена, и прежде

155

всего у колхозников, получивших его на трудодни. За позицией Постышева, на словах не допускавшего возможности продолжения хлебозаготовок в выполнивших план колхозах, стояло очень жесткое отношение к тем руководителям, чьи районы, колхозы и совхозы не выполняли план, заставлявшее их идти на крайние меры. Так, П. М. Тырин, еще один свидетель пребывания Постышева в г. Балашове Нижне-Волжского края (житель с. Тростянка Балашовского района Саратовской области), работавший в 1932 г. председателем Болыне-Меликского сельсовета Балашовского района НВК, вспоминал: «При мне за саботаж хлебозаготовок вызвали председателя колхоза П. Ф. Бурмистрова, члена партии с 1924 года. У него было четыре процента невыполнения плана. Постышев у него спросил: "Почему не выполняете план? Это саботаж! Идите вон в ту дверь". Там стояли работники ОГПУ. Его арестовали и посадили. Четыре месяца он сидел в подвале»242.

Вопрос о положении с хлебозаготовками на Нижней Волге был рассмотрен Политбюро ЦК 17 декабря 1932 г. в присутствии секретаря НВК В. В. Птухи. В этот же день ЦК ВКП(б) принял специальное постановление, в котором указывалось, что Нижне-Волжский крайком оказался не в состоянии обеспечить выполнение плана хлебозаготовок, поскольку дезориентировал колхозы своим указанием о необходимости создания хлебных фондов для проведения колхозной торговли после завершения хлебозаготовительной кампании. В результате колхозы снизили темпы хлебосдачи и поставили под угрозу выполнение самого плана. Постановление вменяло в обязанность руководству НВК «закончить выполнение годового плана хлебозаготовок к 1 января 1933 года»243.

Конкретные меры по выполнению данного постановления Политбюро определены 18 декабря 1932 г. на расширенном заседании бюро Нижне-Волжского крайкома ВКЩб) с участием членов комиссии ЦК Постышева, Зыкова, Гольдина, Шкляра. Так же как и на Северном Кавказе, они вызвали новый виток репрессий в деревне. В частности, было определено 20 районов, отстающих по выполнению плана хлебозаготовок. В них районное руководство должно было «во что бы то ни стало обеспечить такой ход хлебозаготовок», при котором краевой план был бы выполнен в установленный ЦК ВКП(б) срок, то есть до 1 января 1933 г. В пятом пункте крайком не возражал «против мер изъятия излишков, находящихся на руках у колхозников, или получивших его незаконно». В постановлении по инициативе секретаря ЦК ВКП(б) Постышева указывалось на недопустимость перегибов и огульного примене

156

ния репрессивных мер к колхозам и колхозникам, которым следовало, например, вернуть распроданных за невыполнение гособязательств лошадей, волов и т. д.244 Но, как уже отмечалось выше, это были лишь слова. О том, что именно Постышев — организатор голода на Нижней Волге, указано в датированной не позднее 22 марта 1933 г. выписке из рабоче-оперативной сводки № 5 Хвалынского райотделения ПП ОГПУ Нижне-Волжского края. В ней приводился факт возмущения работника Наркомснаба СССР Осовского «разорением края по вине его руководителей и уполномоченного ЦК П. Постышева»245.

Среди районов Нижне-Волжского края особенно напряженное положение с выполнением плана хлебозаготовок сложилось в Нижне-Чирском и Котельниковском районах. По сравнению с 1931 г., в 1932 г. им были установлены огромные задания по государственной хлебосдаче. Казачье население станиц и хуторов этих районов, отличавшееся традиционно особым старанием и умением работать на земле, тем не менее допускало при уборке огромные потери. В колхозах данных районов, как и в большинстве других районах края, в завышенных нормах пускалось зерно на общественное питание и авансирование трудодней. Во время уборочной, особенно осенью, в районах начались сильные дожди, которые значительно препятствовали колхозникам высокими темпами, без потерь убирать хлеб. Безусловно, и в этих районах казаки и крестьяне не слишком добросовестно, в силу указанных нами выше причин объективного и субъективного плана, работали на уборке хлебов, стремясь прежде всего оставить его как можно больше в колхозе. Однако их действия не давали оснований для применения к ним огульных репрессий, которые были осуществлены в этих районах в результате работы там комиссии ЦК ВКП(б) по вопросам хлебозаготовок. Ознакомившись с положением в Нижне-Чирском и Котельниковском районах, комиссия ЦК партии и лично Постышев пришли к выводу, что главная причина срыва хлебозаготовок в данных районах заключалась в позиции руководства районов, колхозов и сельсоветов, «саботирующих» их выполнение. У комиссии не возникало сомнений относительно правильности спущенных для этих районов планов хлебозаготовок. Она решительно расправлялась с «саботажниками».

Свидетелем работы комиссии Постышева в декабре 1932 г. в Нижне-Чирском районе Нижне-Волжского края был Е. А. Папа-дейкин, занимавший тогда должность председателя колхоза «Путь Ленина» Бурасского сельсовета Нижне-Чирского района. Он

157

вспоминал: «Приехал Постышев — уполномоченный. Он много наших партизан Гражданской войны порубил. В саботаж наш район поставил, много людей пересажал. Ночью ездил "черный ворон" и подбирал. Я за Гражданскую войну имел орден Красного Знамени. Его хотели снять. Говорили, что мой колхоз не выполнил план хлебозаготовок. Меня арестовали и конвоировали в Нижний Чир, но не посадили, потому что план был выполнен на 80 процентов. Постышев очень много председателей колхозов, сельсоветов, бывших красных партизан пересажал. А мы были не виноваты. Дожди шли, гнило все на полях. Что мы могли сделать? А он считал — саботаж»246.

Результатом работы комиссии Постышева в казачьих районах Нижней Волги стало постановление ЦК ВКП(б) от 30 декабря 1932 г. по Нижне-Чирскому и Котельниковскому районам. Все районное руководство за невыполнение плана хлебозаготовок было подвергнуто репрессиям247. Руководство краевого ОГПУ в специальной телеграмме в Москву сообщило Постышеву о конкретных репрессивных мерах, принятых ОГПУ в отношении местного партийно-хозяйственного актива Нижне-Чирского района, среди которых аресты председателей колхозов, колхозников, отказавшихся выходить в поле и убирать необмолоченный заскирдованный хлеб и другие248. На Нижней Волге, по указанию Постышева, на «черную доску» в декабре 1932 г. занесены 19 сельсоветов семи районов и нескольких колхозов со всеми вытекающими отсюда последствиями249. По казачьим станицам и хуторам Нижне-Волжского края ходили слухи, что жесткие меры к казакам приняты из-за ненависти Сталина к казачеству. Старожилы вспоминали: «Сталин особенно казачество ненавидел. Поэтому свирепствовали. Раскулачивание и голод организовали» (Бирюков О. Е. и Бирюкова А. Е., жители с. Первая Берзовка Ново-Анинского района Волгоградской области).

Под давлением комиссии ЦК партии руководство Нижне-Волжского края, нацеленное на выполнение плана любой ценой, использовало все средства для того, чтобы хлебозаготовки проходили успешнее. На пленуме Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) 12 июня 1933 г. секретарь крайкома Птуха заявил: «Если бы не помощь секретаря тов. Постышева, Нижне-Волжский край не справился и не выполнил бы плана хлебозаготовок»250. Полученный на Нижней Волге опыт секретарь ЦК ВКП(б) Постышев, охарактеризованный одним из источников как неглупый, но равнодушный к чувствам окружающих человек, использовал затем на Украине,

158

где, по словам Конквеста, «стал последним и наиболее твердым сталинским эмиссаром в украинской кампании»251.

В конце декабря 1932 г. — начале января 1933 г. на Нижней Волге резко усилились меры принуждения в отношении колхозов и единоличных хозяйств, не выполнявших планы хлебозаготовок. Центральный комитет партии был информирован о характере этих мер и санкционировал их применение. Так, например, 23 декабря 1932 г. на заседании Политбюро ЦК партии была удовлетворена просьба Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) о высылке 300-400 семей единоличников, не выполнявших планы государственной, обязательной хлебосдачи за пределы края. Политбюро ЦК ВКП(б) разрешило крайкому партии в местностях «массового хищения зерна» объявить колхозникам и единоличникам, что при добровольной сдаче хлеба они не будут подвергаться репрессиям. Данное решение было обсуждено на бюро крайкома партии 24 декабря и принято к исполнению252. 16 декабря 1932 г. секретарь Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) Птуха вызывался на заседания Политбюро ЦК, где отчитывался перед высшей партийной властью о ходе хлебозаготовок в крае. 23 декабря 1932 г. за подписями Сталина и Молотова в Нижне-Волжский край направлена телеграмма, в которой до сведения местного партийного руководства доводились факты «о саботаже хлебозаготовок в Харьковской и Днепропетровской области и внутриколхозной вредительской группировке на Кубани»253.

Именно давление центра, прежде всего ЦК ВКП(б), заставило краевое руководство Нижней Волги принимать самые жесткие решения для обеспечения выполнения государственных хлебозаготовок 1932 г. Страх перед репрессиями, широко применявшимися в 1932 г. сталинскими эмиссарами и ЦК ВКП(б) в отношении партийно-хозяйственного руководства основных зерновых районов страны, был главным фактором, определявшим характер мер, использованных партийными и советскими органами Нижне-Волжского края в конце 1932 г. О том, что данное обстоятельство действительно было реальностью, свидетельствует тот факт, что в конце 1932 г. в Центре возникал вопрос о необходимости развертывания массовых репрессий в Нижне-Волжском крае, аналогичных принятым на Северном Кавказе и Украине во время хлебозаготовительной кампании 1932 г. Об этом, например, говорилось в выступлении на закрытом заседании коллегии Народного комиссариата юстиции РСФСР 29 декабря 1932 г. и в выступлении на коллегии Наркомата РСФСР 19 января 1933 г. народного комиссара Крыленко254.

159

В последних числах декабря 1932 — начале 1933 г. Нижне-Волжский крайком ВКП(б) принимает самые радикальные с начала хлебозаготовительной кампании решения, обеспечившие выполнение плана хлебозаготовок 1932 г. Так, местному районному руководству разрешено начать проверку «расхищенного» колхозниками и единоличниками хлеба255. В постановлении бюро крайкома ВКП(б) от 24 декабря 1932 г. местным партийным и советским органам предписывалось усилить «репрессии в отношении злостных хищников хлеба» в колхозах. Они должны добиваться того, чтобы «те колхозники, которые добровольно сдают расхищенный хлеб, одновременно указывали на злостных расхитителей хлеба и места хранения ими хлеба»256.

4 января 1933 г. бюро крайкома ВКП(б) принимает постановление «о дополнительных заданиях колхозам, выполнившим план хлебозаготовок», фактически санкционирующее право местных партийных и советских органов использовать все возможные средства для выполнения хлебозаготовительных планов. В нем указывалось: «Крайком и крайисполком требуют от райисполкомов и райкомов районов, сорвавших план, безусловного выполнения плана хлебозаготовок к 5 января, не останавливаясь перед дополнительными заготовками в колхозах, выполнивших план, допуская частичный возврат от колхозников»257. На места были посланы соответствующие телеграммы. Так, например, в телеграмме секретарю Преображенского райкома указывалось: «Ответ ваш считаем неудовлетворительным. Предлагаем всеми имеющимися в районе возможностями, в том числе из ресурсов колхозов, выполнивших план, обеспечить полное выполнение пятидневного задания»258.

О том, каким образом в нижневолжских деревнях выполнялась эта и другие приведенные выше директивы партийных органов, могут поведать многочисленные свидетельства очевидцев, подтверждающиеся архивными документами. В ходе хлебозаготовок у крестьян отбирали хлеб, заработанный ими на трудодни в колхозе и оставшийся еще с прошлых лет, не выдавался хлеб на трудодни за работу в колхозе, а шел государству, вывозился семенной хлеб. Нередко применялось насилие над крестьянами. Так, например, в селе Боцманово Турковского района уполномоченный по хлебозаготовкам из Балашова некий Шевченко, чтобы выбить из крестьян хлеб, посадил в амбар под замок почти все село (Дубровин М. Е., житель р.п. Турки Саратовской области). «Приходили, хлеб силком забирали и увозили», «Дали, а потом отбирали», «Ходили по домам, забирали хлеб и картошку. Тех, кто противился, —

160

сажали на ночь в амбар», «Из печки вытаскивали», — вспоминали старожилы саратовских, пензенских, волгоградских деревень259.

Многие уполномоченные по хлебозаготовкам, сельские активисты, коммунисты и комсомольцы, выполнявшие указания партийных органов, наделенные всеми правами и непосредственно осуществлявшие политику ЦК, искренне верили в необходимость насилия над крестьянами. Они полагали, что только таким образом можно построить новую счастливую жизнь — социализм. В большинстве своем выходцы из беднейших слоев, знавшие в до-колхозной деревне и голод, и кулацкую кабалу, они с энтузиазмом восприняли идею коллективизации и активно ее проводили. Работая не покладая рук на колхозных полях, изо всех сил стремясь организовать общественное хозяйство, они видели, как основная масса односельчан недобросовестно относится к колхозному труду, как многие из них воруют колхозное зерно, нередко в самый напряженный период полевых работ бросают всё и уходят из деревни. Ведь именно они, как правило, перевыполняли нормы в несколько раз, нередко полуголодные вытягивали в колхозе все основные сельскохозяйственные работы. Поэтому для них выполнение жестких директив районного руководства с помощью методов принуждения психологически не было трудным. Кроме того, у них имелся уже подобный опыт работы в период массового раскулачивания и хлебозаготовок 1929-1931 гг. Важным моментом был страх перед репрессиями, толкавший их на крайние меры.

Были среди них и такие, которые, опьяненные властью и безнаказанностью, находили удовольствие в демонстрации этой власти и ради этого открыто издевались над людьми, доводя до абсурда методы выполнения спущенных руководством директив. К сожалению, их было немало. Так, например, А. А. Афонин (житель с. Новое Зубово Тамалинского района Пензенской области) вспоминал о деятельности в его селе во время хлебозаготовок уполномоченного Мазякина. Когда во время изъятия у его семьи хлеба, заработанного в колхозе на трудодни, он спросил уполномоченного: «Чем же теперь кормить детей, народ? — Мазякин ответил: "Вам землю дали, землей кормите"»260. Желая выполнить план хлебозаготовок и засыпать семена в колхозные амбары, многие уполномоченные и сельские активисты готовы были ради этого на всё. Так, на колхозном собрании колхоза «13-й год Октября» Бала-шовского района Нижне-Волжского края уполномоченный райкома партии Степанов, выступая по вопросу засыпки семян, заявил: «Мы по трупам пройдем, а хлеб у крестьян найдем»261.

161

Более благоприятной, по сравнению с СКК и НВК, ситуация с хлебозаготовками развивалась в Средне-Волжском крае, который смог успешно выполнить краевой план по колхозно-крестьянскому сектору. Но это не означало, что край оказался в выигрышном положении и мог избежать надвигающейся голодной катастрофы. 28 декабря 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) отклонило просьбу секретаря Средне-Волжского крайкома В. П. Шубрикова о развертывании в крае колхозной торговли хлебом с 1 января 1933 г., поскольку установленный план хлебозаготовок еще не выполнили совхозы. Крайком должен был до 5 января 1933 г. устранить данное препятствие с помощью применения в отношении директоров совхозов и других ответственных лиц «строжайших мер», вплоть до их ареста, а также «проверки наличия хлеба в совхозах силами ГПУ и их изъятия»262.

ЦК ВКП(б) не позволило руководству Средне-Волжского края использовать имеющиеся в регионе излишки хлеба на внутренние нужды, хотя край и выполнил основной план хлебосдачи. Все излишки должны были направляться в распоряжение Центра. В данном случае в какой-то мере, но лишь чуть позже, повторилась ситуация с Нижне-Волжским краем, руководство которого в июне 1932 г. попыталось учесть краевые интересы, но было наказано за это ЦК.

В начале января 1933 г. председатель СТО СССР В. В. Куйбышев сообщил Сталину о факте «децентрализованных заготовок в Средне-Волжском крае». По его сведениям, основанным на имеющихся в Комитете заготовок СТО и Заготзерно данным, в Средне-Волжском крае наряду с централизованными заготовками хлеба производились и заготовки в децентрализованном порядке. Только по восьми районам Средней Волги было заготовлено около 10,5 тыс. центнеров. Полученный хлеб краевое руководство не передало в централизованные ресурсы, несмотря на соответствующее указание Комитета заготовок263.

Реакция последовала незамедлительно. 6 января 1933 г. в шифрограмме Сталина и Молотова в Самару, крайком ВКП(б) и крайисполком указывали: «В связи с установленными фактами децентрализованных заготовок хлеба в ряде районов, в частности — Больше-Глушицком, Кинель-Черкасском, Бугурусланс-ком, Челно-Вершинском, Андреевском, Барановском, Сызранском, Бузулукском, ЦК предлагает: первое — расследовать, по чьим распоряжениям велись эти заготовки, привлечь виновных к партийной и судебной ответственности, второе — установить, в каких

162

районах велись эти заготовки, сколько заготовлено, и третье — передать в трехдневный срок весь заготовленный хлеб Заготзерно, в централизованные ресурсы»264.

12 января 1933 г., когда из селений Поволжья, Дона и Кубани чрезвычайные комиссии и различные уполномоченные выгребали последнее зерно, последовало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об уменьшении плана хлебозаготовок из урожая

1932 г. Украине, Северо-Кавказскому краю, Уральской области и Казахстану. На Северном Кавказе, например, он был уменьшен — на 2 млн пудов и составил 112,4 млн пудов. И он выполнялся «во что бы то ни стало»...265

С помощью массовых репрессий в отношении представителей партийно-хозяйственного актива, рядовых колхозников и единоличников, сопротивлявшихся выполнению планов хлебозаготовок, необходимый государству хлеб был изъят. В Поволжье, на Дону и Кубани из скудных амбаров его удалось выгрести вплоть «до последнего зерна» и тем самым сделать неизбежным наступление голода в этих житницах страны.

Однако полностью выполнить план хлебозаготовок удалось только Нижне-Волжскому и Средне-Волжскому краям266. На Украине же он «был провален», что зафиксировано в постановлении ЦК ВКП(б) от 24 января 1933 г. и на Февральском (1933 г.) пленуме ЦК Компартии Украины. На Северном Кавказе, как отмечалось в решении крайкома партии, план «был выполнен к 15 января

1933 г.», но при этом «в выполнение плана внесен весь собранный краевой семфонд»267.

Фактическим продолжением хлебозаготовок 1932 г. стала кампания по засыпке семян под урожай 1933 г., активизировавшаяся сразу же после окончания хлебозаготовительной кампании. Она еще больше усугубила ситуацию, поскольку выгребла из колхозов остатки заготовленного зерна. Засыпку семян проводили теми же методами, что и хлебозаготовки. Вот лишь некоторые факты.

3 февраля 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принимает постановление, в котором соглашается с предложением Нижне-Волжского крайкома о «высылке на Север через ОГПУ коммунистов-колхозников», отказывающихся от выполнения заданий по засыпке семян268. 20 февраля 1933 г. следует еще одно аналогичное решение: «Выселить за пределы края две тысячи домохозяйств с семьями единоличников, также колхозников, исключенных из колхоза за злостный саботаж выполнения задания по засыпке семян»269.

163

В ходе кампании по засыпке семян зерно отбирали не только у нерадивых колхозов, но и у тех, кто обеспечивал себя семенами в предшествующий период. Так, например, 23 февраля 1933 г. бюро Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) дало санкцию на места организовывать «займы части семян» у «других колхозов района, обеспеченных семенами». Одновременно райкомы должны были разоблачать «новый кулацкий маневр в борьбе против сбора семян, пускания слушков о голоде», искать «организаторов и вдохновителей этого дела» и привлекать их «к строжайшей ответственности»270.

15 марта 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б) санкционировало очередную акцию выселении за пределы Нижне-Волжского края 3 тыс. «прежде раскулаченных кулацких хозяйств»271.

Такая же картина в период осуществления семенной кампании и проведения весенних полевых работ наблюдалась и в Средне-Волжском крае. 15 апреля 1933 г. Политбюро приняло предложение Средне-Волжского крайкома: провести изъятие и выселение за пределы края в течение мая-июня с.г. не менее 6 тысяч кулацких хозяйств и 1 тыс. хозяйств наиболее разложившихся единоличников272.

В среднем по зерновым районам СССР в счет хлебозаготовок ушло не менее 40 % хлеба убранного урожая, не считая семенного зерна273, изъятие которого будет продолжаться вплоть до начала посевной 1933 г. Подобные изъятия означали для крестьянства наступление массового голода со всеми присущими ему ужасами.

* * *

Изложенный в настоящей главе материал позволяет сделать следующие выводы принципиального значения.

Пониженный урожай 1932 г. — результат совокупности действовавших факторов объективного и субъективного характера. Он ни в коей мере не был обусловлен погодными условиями. Неблагоприятная погода лишь усугубила ситуацию в ряде районов, но не оказала принципиального влияния на ситуацию в целом. Урожай был выращен вполне достаточный, чтобы не допустить массового голода, но не убран без потерь вследствие негативных последствий коллективизации и крестьянского сопротивления хлебозаготовкам. Анализ многочисленных источников дает основание заключить, что колхозники Северо-Кавказского края, Нижней и Средней Волги не желали и по объективным причинам не могли добросовестно убирать урожай. Они понимали, что его

164

снова, как и в 1930-1931 гг., вывезут государству. Работать в поте лица за мизерное количество зерна, которое им могут выдать на трудодни, а могут и не выдать, — было неразумно. Из опыта 1931 г. они знали, что даже ударники, заработавшие по нескольку сотен трудодней, кроме морального поощрения (публикации в прессе, почетные грамоты и т. д.), ничего не получили за свой труд и зимой 1931-1932 г., наравне с «лодырями», переносили тяготы голода. Они видели, что в деревне погибал скот — важнейший источник существования крестьянских семей в голодные годы. Три года коллективизации и особенно зима 1931-1932 г. настолько подорвали животноводство, что многие крестьянские семьи лишились коров — последней надежды спастись от смерти в случае голодного бедствия.

В Поволжье, на Дону, Кубани и в других районах страны земледелец всегда стремился сделать запас хлеба на случай недорода. К этому подталкивал его горький опыт предыдущих голодовок, в том числе совсем недавних. Особенно нагляден пример голода 1921-1922 гг. Накануне его, в 1920 г., в результате продразверстки из селений был вывезен хлеб, а в 1921 г. из-за засухи он не уродился. В итоге в Поволжье и других зерновых районах наступил страшный голод274. Схожая ситуация сложилась в 1932 г. Принудительные хлебозаготовки 1930-1931 гг. не прошли бесследно для донских, кубанских, поволжскихселений. Земледельцы уже не имели запасов хлеба, которые бы в случае голода обеспечили их пропитанием до нового урожая. Они запомнили, что в 1930-1932 гг. местное районное и сельское начальство не смогло позаботиться о них. Поэтому они вполне оправданно рассуждали, что в случае голода им придется перебиваться до весны, когда государство предоставит им хлеб за выполнение полевых работ в колхозе. Так что никаких запасов у них не было.

В 1930-1931 гг. большинство колхозников воочию убедились в неэффективности того колхозного производства, которое насильно навязывалось им сталинским режимом. Неразбериха, отсутствие порядка, бесхозяйственность в большинстве колхозов укрепляли в них веру в недолговечность существования колхозов. Отсюда было их стремление к выходу из колхозов, к осознанному противодействию их «организационно-хозяйственного укрепления».

Главное, что определяло нежелание казаков и крестьян добросовестно убирать хлеб, — это стремление любой ценой оставить в деревне как можно больше хлеба. Фактически — это была борьба

165

за выживание. Они прекрасно понимали, что в случае повторения хлебозаготовок 1931 г., многим из них уже не дожить до нового урожая. Страх перед хлебозаготовками — вот чем прежде всего объяснялись те негативные моменты в уборочной страде 1932 г., которые имели тогда место. Они определялись и общим упадком сельского хозяйства регионов в результате коллективизации, факт которого стал очевиден в 1932 г. Гибель скота, отток из деревни во время полевых работ и накануне их значительного количества трудоспособного населения, низкая организация колхозного производства значительно затруднили качественное проведение уборки урожая. Неблагоприятная погода в ряде районов Поволжья, как уже отмечалось, лишь еще больше усугубила ситуацию, но не создала ее как таковую. Она здесь была ни при чем.

Общее положение, сложившееся в коллективизированных районах Поволжья, Дона и Кубани в 1932 г., свидетельствовало не просто о возникновении «определенных трудностей» в системе колхозного производства, а о кризисе сталинской политики насильственной коллективизации. Проводимая без учета объективных условий, она оказалась способна лишь на разрушение старой системы производственных отношений в деревне. Но создать взамен хотя бы равную ей по своей эффективности она не смогла. Сталинское руководство не решило главную задачу, от которой и зависела эффективность колхозного производства. Оно не могло заинтересовать крестьян в добросовестном труде в колхозах, доказать их полезность им.

В 1932 г. в период основных сельскохозяйственных работ, и особенно во время уборочной, этот факт стал реальностью. Крестьяне и казаки Поволжья, Дона и Кубани не желали в угоду грандиозным планам индустриализации страны в полурабских условиях, на грани голода, с полной отдачей работать в колхозах. Как уже говорилось, они не могли это сделать и в силу чисто объективных причин — из-за того огромного ущерба, который был нанесен сельскому хозяйству регионов во время коллективизации. Катастрофическое сокращение численности скота, уход из сельской местности сотен тысяч тружеников в результате резкого ухудшения продовольственного положения, выселение из деревни в ходе раскулачивания самой лучшей ее части — наиболее опытных, знающих хлеборобное дело казаков и крестьян, бесхозяйственность в колхозах не оставляли шансов для достижения колхозами Поволжья, Дона и Кубани высоких производственных показателей, на которые рассчитывала партия.

166

Характер мер, предпринятых сталинским режимом во время хлебозаготовительной кампании, убедительно свидетельствует, что он решал не только задачу обеспечения государства хлебом, но и преследовал цель наказать крестьян за их нежелание добросовестно работать в колхозах, сопротивление политике коллективизации. В подтверждение сказанному можно привести следующие факты. Во время хлебозаготовок хлеб принудительно был вывезен прежде всего из тех колхозов, где в наибольшей степени проявились элементы «кулацкого саботажа» (хищения зерна, невыходы на работу, некачественное выполнение основных работ и т. д.). В 1933 г. помощь оказывалась лишь тем колхозникам, кто выходил в поле и выполнял установленные нормы выработки. Данные мотивы признавали и сами организаторы хлебозаготовок, в том числе на региональном уровне. Так, например, выступая в июне 1933 г. на пленуме Нижне-Волжского крайкома ВКП(б) один из его участников, Лукоянов, недвусмысленно заявил: «Хлебозаготовки являются тем рычагом, при помощи которого мы добиваемся социалистического перевоспитания колхозника. Мы его приучаем по-иному мыслить, мыслить не как собственника хлеба, а мыслить как участника социалистического соревнования, сознательно, дисциплинированно относящегося к своим обязанностям перед пролетарским государством. Хлебозаготовки являются той нашей работой, которой мы учитываем колхозника [...] укладываем крестьянина в русло пролетарской дисциплины»275.

Насильственный характер хлебозаготовок в зерновых районах Поволжья, Дона и Кубани в определенной степени был обусловлен и экспортными интересами Советского государства. Аргументировать данное заключение можно на примере Нижне-Волжского края.

На Нижней Волге, прежде всего в Республике немцев Поволжья, выращивались одни из лучших сортов экспортной пшеницы. В 1932 г. удельный вес яровой пшеницы в зерновом клине Нижне-Волжского края составил 59 % (в Средне-Волжском крае — 35 %). Во всем пшеничном клине страны по размерам посевных площадей Нижняя Волга занимала третье место, уступая лишь Украине и Северному Кавказу276. Если в 1931 г. план экспорта пшеницы из Нижне-Волжского края в удельном весе союзного значения составлял 16 %, то в 1932 г. предусматривалось вывезти из региона за границу 683 тыс. тонн, или 37,9 %, зерна к состоявшемуся союзному экспорту этого года. По размерам экспорта зерновых Нижне-Волжский край уступал только Украине и Северному Кавказу.

167

В хлебозаготовках 1931-1932 г. в Нижне-Волжском крае доля плановых экспортных заданий занимала около 60 %. По плану экспорта предполагалось вывезти за границу до половины урожая 1931— 1932 г.277 Это означало, что вся пшеница, сдаваемая в данные годы в счет плана хлебозаготовок, должна была уходить на экспорт. А его невыполнение означало нанесение серьезного ущерба всей государственной экспортной политике, неразрывно связанной с программой форсированной индустриализации страны.

Хлебозаготовки 1932 г. стали непосредственной причиной голода, так как они лишили деревню хлеба, необходимого для жизнеобеспечения миллионов крестьянских семей. Но сами они были неотъемлемой частью политики коллективизации. Поэтому наступивший в 1933 г. голодомор — прямое следствие этой политики, а не одних хлебозаготовок как таковых.

В этой связи нельзя не сказать о факторе внешней угрозы, который не могло не учитывать сталинское руководство, осуществляя свою политику в деревне в 1932 г. Более того, именно он во многом предопределил бескомпромиссный характер противоборства сталинистов и крестьянства в период хлебозаготовительной кампании.

Многим «большим патриотам» России всегда казалось, что, за исключением периода «холодной войны», так называемая империалистическая угроза была идеологической роскошью, реальностью лишь для народов «третьего мира». И России не следовало придавать ей чересчур уж важное значение, растрачивая на нее свои ресурсы278. Но в 1930-е гг. сталинисты были единодушны во мнении, что вопрос борьбы с империализмом — это вопрос выживания Советского государства279. Молотов, например, так и остался до конца своих дней убежденным в том, что империализм был и останется главной проблемой советских граждан, граждан социалистических стран и народов развивающихся стран, несмотря на крушение колониальной системы. «Уничтожение империализма, — подчеркивал он, — всегда было главной задачей СССР»280. И основания у него для этого были, в том числе применительно к периоду 1932 — 1933 гг.

Еще в декабре 1931 г. на сессии ЦИК Молотов в сильных выражениях говорил о «растущей опасности военной интервенции против СССР»281. Ситуация не изменилась в лучшую сторону и в следующем году. С лета 1932 г. и в течение всего 1933 г. сталинское руководство действовало в условиях обостряющейся международной обстановки, которая не могла не оказывать на него своего

168

влияния282. Так, например, в 1932 г. произошли вполне реальные события, свидетельствующие о приближении империалистической атаки, к которой страна еще не была подготовлена в должной мере. В частности, еще в сентябре 1931 г. Япония оккупировала Маньчжурию, взяв под свой контроль богатейшую провинцию Китая, в которой Россия имела традиционные коммерческие интересы283. В руках у Японии оказалось «русское чудо» — Китайско-Восточная железная дорога, построенная Россией в начале XX в. для закрепления своего экономического влияния в Северо-Восточном Китае и развития русского Дальнего Востока284. 13 декабря 1932 г. Япония с пренебрежением отвергла предложенный СССР в декабре 1931 г. пакт о ненападении. В начале 1933 г. она продолжила свое наступление в Китае, захватив город Жехе во Внутренней Монголии. Сталинское руководство с тревогой ожидало дальнейших ее шагов, которые могли быть направлены не только в сторону Пекина и Внешней Монголии, но и в сторону советского Дальнего Востока285. Сталин полностью осознавал значение японской угрозы и предпринимал срочные меры для усиления дальневосточных границ СССР286. В данной ситуации предпринятые им действия в отношении крестьян в 1932 г. не могли не иметь цели укрепления режима перед угрозой империалистической атаки, которая уже обозначилась на Дальнем Востоке именно в это время.

Другая угроза начинала вырисовываться в Европе. И ее контуры четко определились именно в 1932-1933 гг. Победившие в Германии нацисты не скрывали своих антикоммунистических и антироссийских настроений. При этом следует помнить, что Россия имела негативный опыт войн в XX в. Каганович подчеркивал в связи с этим, что царизм мог лишь проигрывать войны287. Это только в XXI в. стала маловероятной империалистическая политика захвата чужих территорий с помощью военной силы. В 1930-е гг. все было по-другому. Сталинисты не питали иллюзий относительно отношения к ним западных стран, и в первую очередь Германии. Как известно, германские империалистические амбиции зародились еще в первой половине XIX в., и Россия занимала в них далеко не самое последнее место. Намного ранее 1917 г., задолго до утверждения в России большевистской власти, идеологи германского нацизма в своих планах уже готовили ей участь германской колонии, где должны были найти себе «спокойную и зажиточную жизнь» немецкие крестьяне и ветераны «победоносных империалистических войн»288. Сталинисты по

169

нимали это. «Мы могли бы стать колонией», — заметил по этому поводу Каганович289. Таким образом, внешний фактор сыграл свою роль в выработке сталинским руководством линии поведения в 1932-1933 гг. в советской деревне. Без учета этого фактора нельзя давать оценку сталинской политике в период хлебозаготовок и голода.

А как оценили события 1932 г. их непосредственные очевидцы спустя более полувека? Насколько они расходятся с изложенными нами фактами, в большинстве своем основанными на архивных документах?

Старожилы поволжских и южноуральских деревень говорили, что, хотя организаторы хлебозаготовок объясняли крестьянам, что хлеб заготавливается для рабочего класса и Красной Армии, в деревне ходили упорные слухи, что на самом деле хлеб отбирают для того, чтобы вывезти его за границу и искусственно организовать голод с целью выкачки из населения золота. Именно тогда, по их воспоминаниям, в деревне появляются поговорки на эту тему: «Рожь, пшеницу отправили за границу, а цыганку, лебеду — колхозникам на еду», «Дранку, барду, кукурузу — Советскому Союзу, а рожь, пшеницу отправили на [...] за границу», «Наша горелка хлебородная. Хлеб отдала — сама голодная». Хлебозаготовки и наступивший голод, отмечали старожилы, многие крестьяне связывали с именами Сталина и Калинина. «В 1932 году Сталин сделал запись, поэтому и наступил голод», — говорили в деревнях. В 1932-1933 гг. в поволжских деревнях ходил слух, что идет «сталинская выкачка золота». Голодовка создана для того, чтобы через магазины торгсина за бесценок, в обмен на продукты питания, выкачать из населения для нужд индустриализации ценные вещи: золото, серебро и др. Само слово «Торгсин» расшифровывалось следующим образом: «Товарищи! Опомнитесь! Россия гибнет! Сталин истребляет народ!» Организацию голода с помощью хлебозаготовок крестьяне объясняли стремлением Калинина наказать их за нежелание добросовестно работать в сталинских колхозах. В поволжской деревне в 1933 г. ходила молва, что голод искусственно организовал Калинин, чтобы приучить крестьян к колхозам. Подобно тому как известный русский дрессировщик Дуров голодом приучал животных к повиновению, не кормил их, а потом они за кусок сахара делали все, что ему хотелось, так и Калинин решил колхозников приучить к колхозам голодом. Когда они перенесут голод, то уже навсегда привыкнут к колхозам, будут лучше там работать и ценить колхозную жизнь290.

170